остается без гроша, профессиональные врачебные комиссии отбирают у доктора Элизабет Коделл каждое звание, каждую квалификацию, чтобы она никогда больше не имела права применять свои извращенные, манипулятивные методы!
– Я хочу двигаться дальше. Я постараюсь запомнить все хорошее, что принес мне остров, не кидаться сразу… Сейчас я просто хочу домой.
Коделл кивает. По каменному выражению ее лица я понимаю, что это лучший ответ, на который она могла рассчитывать. Повисшая между нами тишина, как ни странно, не давит, ведь мы оба понимаем: говорить больше не о чем. Наше общее дело, взаимоотношения, время, проведенное в обществе друг друга, – все это, слава богу, завершилось. Я старательно сдерживаю восторг, ибо до возвращения на Большую землю расслабляться нельзя. И все же мысль о том, что мне больше никогда не придется видеть доктора Элизабет Коделл, не может не радовать.
– Ну что же, – доктор Коделл встает из-за стола, – пойдемте?
С нервной улыбкой я тоже поднимаюсь с кресла, беру костыли и следую за ней в коридор. Кажется, вместо гладкого бетонного пола, покрытого ковролином, под ногами сетка из тысяч натянутых нитей, которые едва выдерживают мой вес и могут в любой момент лопнуть, и тогда я провалюсь в недра Призмолл-хауса. Мы спускаемся по железной лестнице; гулкий звон от каждого шага для меня как набат: в нем слышится гремучая смесь предвкушения, страха, спешки и робких, едва уловимых ноток надежды.
Идем по черно-белому шахматному полу под пристальным взглядом пары нарисованных глаз.
– После вас. – Коделл жестом указывает на двойные двери.
Я киваю, бормочу «спасибо» и выхожу на свежий воздух. И тут моя улыбка начинает таять. Все такое яркое и красивое. Сад и лужайка, хоть и запущенные, сияют сочным изумрудно-зеленым цветом, наверху чистейшая лазурь неба, а под ним густая синева моря. В конце меловой дорожки меня терпеливо дожидается ангар – соблазнительная прямая линия, на которой торчит единственный объект.
На выходе из сада виднеется черный матовый короб размером с небольшой холодильник, чуть выше метра высотой. Он стоит тихо, без движения, нарушая идиллическую картину, словно битый пиксель в ткани реальности.
Я продолжаю улыбаться и иду по дорожке, глядя на ангар и не обращая внимания на препятствие впереди. И все-таки по приближении я невольно замечаю пару мелких деталей: сверху толстенная крышка, а на левом боку круглые ручки и кнопки.
Коделл останавливается возле таинственного предмета. Я останавливаюсь рядом с ней.
– А что это? – спрашиваю я, не скрывая некоторой нервозности в голосе.
– Финальный штрих, – невозмутимо поясняет доктор.
У входа в ангар с сумкой через плечо появляется Виллнер. Он неспешно идет нам навстречу.
– Я думал, что еду домой.
– Так и есть, – уверяет Коделл. – Я всегда говорила: терапия закончится, как только вам станет лучше. Вы четко и ясно дали понять, что готовы оставить Джулию на этом острове. Именно такой Артур Мейсон и покинет сегодня остров.
– Но вы подписали документы, что я могу ехать, – возражаю я, надеясь, что притворное недовольство скроет растущий страх. – Вы более не несете за меня ответственность. Вы решили, что я могу вернуться домой.
Коделл откидывает крышку черного устройства. Внутри – решетка из нержавеющей стали, как на гриле, а под ней металлический поддон, испещренный отверстиями.
– Мы сделали для вас все, что могли, – с ноткой печали в голосе произносит Коделл. – И поможем вам выбраться из порочного круга саморазрушения навсегда. Мы предприняли все возможное, чтобы подготовить вас: отрезали токсичные связи, создали новые привычки… Однако риск рецидива, пусть и небольшой, необходимо свести к минимуму всеми доступными способами.
Я вымученно улыбаюсь и крепко стискиваю зубы. Мне страшно спросить, мне страшно узнать ответ. Краем глаза я вижу громаду ангара, и это единственное, что помогает не впасть в панику.
– Послушайте, я просто хочу домой, – нетерпеливо вздыхаю я. – Что от меня требуется?
Коделл внимательно на меня смотрит. Ее взгляд еще никогда не был столь пристальным. Доктор кивает сама себе и взмахом руки подзывает Виллнера. Он подходит к металлическому устройству, поворачивает круглый регулятор, и сквозь дырочки под решеткой с характерным шипением выходит газ. Щелчок автоподжига, и стальную решетку покрывает ровное, раскаленное добела пламя.
– У каждой зависимости, Артур, есть свой источник. Метамфетамин, диацетилморфин[34], спирт. – Коделл протягивает руку, и Виллнер передает ей сумку. Она вешает сумку на плечо и открывает молнию. – Но не только это: вторичные системы доставки веществ, визуальные образы. В общем, все сопутствующие элементы.
Изящной рукой она извлекает из сумки выцветший потрепанный альбом, скрепленный крест-накрест широкой желтой резинкой. Коделл протягивает мне альбом, ожидая, что я его возьму. Я понимаю, что должен его забрать, но физически не могу этого сделать. Старый альбом, словно жуткая горгона Медуза, парализует мою волю и превращает в холодный камень.
Все вокруг меркнет, и я вижу только перламутровую обложку.
– Откуда он у вас?
– Вы знаете ответ на свой вопрос, – произносит Коделл. – Как и то, что вам придется сделать.
Я вбираю глазами каждую деталь альбома, на задней обложке еще сохранилась выцветшая наклейка с ценой, £6.99. Ты купила его, поддавшись новому страстному увлечению – скрапбукингу[35], – которому оставалась верна до конца жизни. А еще ты приобрела цветной картон и машинку для его фигурной высечки и сделала для альбома узорную обложку с рельефным названием: «Артур & Джулия – приключения в северной Англии».
Перед моим мысленным взором возникает первая страница: фотографии, сделанные под дождем на вершине холма, двое в мокрых ветровках возле исторического указателя. Капли на объективе. Снимки города, где ты выросла, пикник на поле. А дальше начинаются фотографии из путешествий за пределы Англии – альбом перерастает свою изначальную роль и становится дневником воспоминаний о наших первых совместных поездках. Кемпинг во Франции, где мы увидели солнечное затмение. А вот снимок, сделанный мной, где ты себе нравилась больше всего: улыбающаяся, с сияющими глазами в бликах витража будапештского руин-бара[36].
Некоторые мгновения у меня уже украдены. Воспоминания о них хранятся за бронированным стеклом Разделительной терапии Коделл. От экскурсии на вершину холма у меня осталось лишь ощущение легкой досады из-за пронизывающего холода и дождя. Вечер в руин-баре был прекрасен, но я бы мог точно так же провести его в любом другом месте и с любым другим человеком. Однако в альбоме еще полно фотографий, много чего осталось от моей горячей, израненной любви к тебе. И это делает небольшую книжицу настоящим сокровищем.
– Там фотографии, – мямлю я, забирая у Коделл альбом, – где Джулия со своей матерью… Лоррейн наверняка хотела бы сохранить их на память
