Но они до поры не роптали. И только жуткая смерть близкой подруги заставила их взбунтоваться.
Когда Алену привезли сюда, доктор Жан Пике, ровесник Филиппа, пришедший по вызову, осмотрев Алену, констатировал у нее сильное истощение, воспаление легких, сердечную аритмию и еще несколько болезней. Лакомб молча выслушал своего врача, который не первый год осматривал и лечил девушек, пожал плечами.
— Мне нужно, чтоб ты за неделю поставил ее на -ноги! - рассерженно бросил ему Филипп.
— Это невозможно!
— У меня здесь не госпиталь Сен-Дени! — вспылил Лакомб.
— Я забираю ее в больницу и могу обещать, что через две недели она встанет на ноги...
— Никуда ты ее не заберешь, и никаких двух недель у тебя нет. Неделя — и точка! — жестким тоном перебил его Лакомб. — Я за что деньги плачу?!
— Я буду ее лечить столько, сколько понадобится! — грозно прорычал Пике. — Иначе будешь разбираться с властями! И кончай свои замашки местного дона Карлеоне, меня мутит от них!
Филипп не нашелся что и ответить, а Пике ушел, хлопнув дверью. Лакомб помрачнел и вышел из комнаты, где лежала Алена, но тут же вернулся, бросил Мими, жившей когда-то вместе с Ниной:
— Я тебя прошу: давай ей по часам все лекарства! Пои и корми! Мне только второго трупа здесь не хватало!
Мадам Лакомб, не вставая, пролежала трое суток. Лекарства и хорошее питание вернули ее к жизни. На четвертый день она сама поднялась, но, сделав несколько шагов, упала на пол. Снова голова закружилась. Мими едва успела ее подхватить. Во второй половине дня Алена сумела добраться до окна, села у подоконника на стул и не могла оторвать глаз от большой парижской улицы. Собственно, Парижа она и не видела, Даниэль промчала ее когда-то по окраинам, быстро свернув к Лиону. Теперь она могла любоваться одной из шумных столичных магистралей, смотреть и. медленно погружаться в дрему.
К вечеру, выпив чашку горячего куриного бульона и приняв новую порцию лекарств, она выслушала взволнованный рассказ Мими об их полуторагодичном заточении. В тот вечер гости почему-то не пришли, и девушки, одевшись в длинные прозрачные платья, сквозь тонкий шелк которых можно было рассмотреть все родинки на теле, больше часа слонялись по комнатам в ожидании новых дружков. Лишь в восемь вечера раздался резкий звонок. Хасан взял трубку, и Филипп мрачным тоном сообщил, что сегодня никого не будет, но его подружки могут выпить пару бутылок шампанского и бутылку водки, лишь бы не вопили и не теряли форму.
— А вы, хозяин, придете?
— Нет!
И он отключился. Хасан объявил новость, переданную Филиппом. Девушки обрадовались.
— А может быть, и меня кто-нибудь из вас обиходит, коли никто не пришел?! — с упреком бросил им.
И все внезапно застыли, со страхом и с явным неприятием глядя на него. Хасан кашлянул.
— Ну не хочете так не хочете! — хмуро обронил он. — Хозяин с барского плеча дарит вам две бутылки шампанского и бутылку водки. Гуляйте, девки, вечер ваш!
— А то мы и без его разрешения не погуляли бы! — язвительно заметила нахальная Кэти.
— Ох и договоришься ты у меня когда-нибудь! —
предупредил ее Хасан.
— Испугала-ась! — язвительно пропела она. — Ох, испугала-ась! Прямо подол обмочила!
Все захохотали. Хасан задергал желваками, сжал в руках плетку, но Кэти, уперев руки в бока, с презрением, не мигая, смотрела на него, и татарин сдался. Бросил плетку и ушел к себе в комнату. Он жил в бывшей кладовой, но помимо цветного телевизора имел у себя и видеомагнитофон с дюжиной видеокассет на русском языке, которыми заглушал тоску по родным местам.
Полтора года назад он польстился на богатые посулы Филиппа: вольготная жизнь в Париже, знакомство с избранным обществом, бесплатная жратва,
Шампанское, водка и классные девочки, коих надо держать в узде, — вот и вся работа, да еще полторы штуки долларов за год в кармане. Хасан тогда переживал нелучшие времена: ему сломали нос на чемпионате Европы по боксу и выбросили за ненадобностью. Предложили постоять вышибалой в баре. За сто баксов в месяц, жратву и пару кружек пива. Он был взбешен и мог наломать дров, потому и решился отбыть на два года в Париж, остыть, успокоиться, кроме того, познакомиться с влиятельными людьми, а там, может быть, что-нибудь и подвернется стоящее. Да и хороших шлюх повалять тоже не грех. А то постоянные сборы, соревнования, режим, и по-настоящему девок он еще «не ломал». Но все оказалось впустую. К влиятельным людям его не подпускали, а теперь запретили трогать и шлюх, и он вместе с ними сидит, как лох, взаперти. Его пленницы хотя бы по вечерам пьют шампанское, едят клубнику со сливками, а потом еще и удовольствия срывают, а он, как цепной пес, обречен лишь рычать да лаять.
Из гостиной донесся взрыв женского смеха. Хасан заскрежетал от ненависти зубами, выключил фильм «Белое солнце пустыни», который уже знал наизусть, и повернулся к стене.
Оставалось полгода до конца срока. Хасан доработает до конца, иначе хозяин деньги не отдаст, и возьмет расчет. Слетает напоследок в Ниццу, понежится на Лазурном берегу, на песочке, загорит, как негр, и вернется в стильных шмотках в Россию, как нормальный человек. А там видно будет, чем займется. Может быть, свое дельце откроет, бизнес — прибыльная штука...
Девки разгулялись, а обнаружив, что Хасан храпит, нахальная Кэти спустилась вниз, купила бутылку виски, упаковку пива и два килограмма креветок. Они вытащили в гостиную Алену, чтобы познакомиться
усадили ее за стол, угостили шампанским. Узнав, что она мадам Лакомб, а Филипп ее пасынок, вознамерившийся ее убить и захватить наследство, они обомлели. Она же рассказала о своих злоключениях: как сидела в тюрьме по обвинению в убийстве мужа, о похищении и о погребе с крысами, где чуть не сдохла.
— Он тебя живой не выпустит! — выслушав ее и захмелев от шампанского и виски, мрачно проговорила Кэти. — Я и за наши жизни опасаюсь...
— А за наши почему? — недоуменно пропищала трусиха Мими.
— Потому что мы свидетели убийства Нинки! Этот татарский выродок Хасан убил ее, а Лакомб скрыл все от властей, от расследования, значит, хозяин — его соучастник. Мы же свидетели, и стоит нам заявить об этом, как наш Филиппок загремит в тюрьму. А потому ему легче перебить всех нас и закопать в Булонском лесу, чем отпустить обратно в Россию! — глотнув виски, заявила Кэти и меланхолично добавила: — Я полагаю, что он так и сделает, когда наш контракт закончится.
У Мими глаза чуть не вылезли из орбит от страха. Она схватила первый попавшийся бокал и вместо шампанского хлебнула водки, открыла рот и почти минуту не могла прийти в себя. А придя, завыла в голос.
— Да замолкни ты! — оборвала ее Кэти.
— А зачем ты нас пугаешь, зачем?! — заверещала она. — Я не хочу быть закопанной в Булонском лесу!
