сможете ли вы остановить Леонарда?
— Как только ваш сын родился, и мы узнали о его особенности, с тех пор, каждый мой день посвящён ему. Оставшуюся жизнь я проведу здесь, готовясь ко дню, о котором буду молиться по ночам, чтобы он не настал.
Глава двадцать четвертая
— Каков он, Воларис?
— Что ты имеешь в виду?
Мария вместе с Галахадом поднимались к холму.
— Я к тому, — отвечала Мария, — что это наш последний шанс погадать. Попытаться представить, что из себя представляет Воларис. Совсем скоро мы будем знать ответ.
— Тогда ты первая мне скажи. Каков он, Воларис?
— Честно говоря, я представляю что-то ужасное. Ужасно-умирающее. Тёмное при тёмное, ещё темнее, чем здесь, на границе.
— Тогда как же мы его разглядим, всё его величие? — подыграл рыцарь.
— Не знаю, — Мария пожала плечами, — а ты что думаешь? Каков он, Воларис?
Галахаду было сорок пять лет. В отличие от Марии, у него было достаточно времени, чтобы представить себе королевство Воларис. Столько времени, что можно было стирать одно представление за другим. Одно за другим.
— Я много мест повидал в своей жизни. И так получалось, что представления о тех местах, до моего визита, у меня складывались худо, скудно что ли. С Воларисом, наверно, будет так же. Когда я представляю его, то думаю о времени прошедшем. О застрявших людях. Они вдали от своих семей. Никогда не увидят, как подрастают дети. Они всегда будут теми молодыми идиотами, что решили стать героями. О них я вспоминаю в первую очередь, представляя Воларис.
— А что насчёт тех, кто здесь родился, кто здесь жил?
— А их мне жаль ещё больше. У них не было выбора, кроме как сгинуть по случайности, по ошибке. В детстве я думал об этом месте примерно так же, как ты сейчас. Тёмное, опасное пристанище неизведанного. Теперь же я вижу несправедливость. Я вижу в этом глупость доверия судьбе или богам, которым поклоняемся. Я вижу хрупкость жизни. Для обычного человека она бесценна. Для сил вне этого мира целое население королевства — ничто.
Мария почесала макушку.
— Не думаю, что я это спросила. Но как знаешь. Я вот не могу представить несправедливость в виде города.
— Тебе и не нужно. И мне больше тоже.
Из-за холма показался город…
Оба были отчасти правы. Город, окружённый каменной стеной, простирался почти на весь горизонт и выглядел как чёрное пятно на белом полотне художника. Как огромная клякса. Но даже в таком положении, Воларис, со своими длинными узкими башнями, торчащими высоко из-за стен, не растерял ещё всю свою красоту. Как стареющая дева, как хромой воин, он пытался доказать обратившим на него взор, что он всё тот же, прежний, каким был так давно. Больной город, обезвоженный, вдали от солнца, вопреки злу — хотел устоять.
Спускаясь вниз с холма, они не могли оторвать от него взгляда. От его башен и стен. Они хотели подойти к нему скорее, подбежать, дотронуться до камня, из которого он построен. Прекрасный, чёрный, проклятый город с такой трагической судьбой.
Рядом с его стенами кто-то бродил. Кто-то отвернулся от города, кто-то шёл на него, упирался стену, разворачивался и продолжал ходьбу. Галахад решил, что это должны быть те скитальцы, опустошённые люди, о которых говорила София. В них осталась частица души — достаточно, чтобы не дать умереть, но и не позволить жить.
Бродячие не трогали Марию и Галахада, они даже не обращали на них внимания. Только что-то мычали себе под нос. Их лица не казались старыми, скорее уставшими. Среди них были воины, торговцы, простые люди: мужчины, женщины и дети. Несколько десятков человек. Все ходили около города, словно предупреждение.
Ворота в город были опущены. Галахад с Марией остановились в десяти метрах от них. В тишине они стояли и ждали чего-то. Надеялись, что город их пригласит и сам поднимет ворота. Когда этого не произошло, а тишина становилась всё громче, Мария спросила:
— И что?
После этих слов стало ещё тише. На этот раз тишина имела внешние причины. Скитальцы перестали бродить. Они замерли на своих местах. Галахад заметил это первым.
— Смотри, скитальцы… — успел сказать он, перед тем как они снова подняли свои ноги, зашумели, как заведённые шестерёнки, обернулись в сторону ворот и пошли к ним.
Галахад, думавший, что они идут к ним, вытащил меч из ножен, к которому была привязана стрела для дракона, и приготовился рубить головы скитальцам.
— Стой, — Мария постучала ладонью по запястью рыцаря, — они на ворота смотрят. Своими жуткими стеклянными глазами.
Пройдя мимо, скитальцы разделились на две колонны и встали по разные стороны ворот. Сначала первые по обе стороны, затем те, кто шёл за ними — они наклонили спины к земле и потянули руки вниз. Их пальцы погрузились в землю, и они, как старые собаки, начали медленно что-то выкапывать, забивая под ногти грязь. Одни из скитальцев остановился. Потянул на себя. Сквозь драную рубаху виднелась исхудавшая рука с туго напряженными мышцами. Рука была обмотана венами, словно длинными червями. Несколько других скитальцев остановились и так же тянули на себя. Затем ещё одни. И еще. Но только когда последние двое за что-то ухватились и потянули, только тогда из земли появилась цепь. Две дюжины скитальцев слева и столько же справа зашагали назад, натягивая цепь. Ворота тронулись. Заскрипели. Поднимались вверх. Скитальцы тянули на себя, делая маленькие шажки назад.
— Слишком они сильные. А на вид не скажешь, — удивилась Мария.
— Не только это странно, — ответил Галахад медленно, зашагав ко входу в Воларис, — цепь должна быть с другой стороны.
— Что? Ты о чём? — спросила Мария, догоняя рыцаря.
— С внешней стороны открываются только ловушки. Как клетка для кролика, например.
Галахад остановился в метре от поднявшихся ворот. За ним начинался Воларис. Первые дома, потемневшие, с выбитыми окнами, встречали его взгляд. На левом доме скрипела вывеска с номером «1». На втором доме справа, после кирпичной дорожки, вывески не было.
— Пойдем уже, — сказала Мария, — выбора у нас нет.
Они прошли через ворота. Повернулись к скитальцам, которые держали цепи. Те, со спокойными лицами, словно по команде, расслабили руки. Ворота тут же закрылись с грохотом на всю округу. По улицам Волариса пронеслось эхо, возвестившее о прибытии великого рыцаря и маленькой
