развелось много. Вы – желе и внутри, и снаружи. Изнеженный сытым детством лодырь, возомнивший, что всё в жизни должно принадлежать ему по праву рождения. Ваши предки, возможно, и клали головы на благо государства. Но сами вы… Вы больше разбираетесь в узлах чёртовых галстуков и разновидностях полосатых диванов, чем в том, как быть мужчиной. Вы как-то обронили, что судьба жестока к вам, что вы, мол, родились не в то время и не под той звездой. Так знайте, что лучше бы вам никогда и не рождаться. Вам следовало утопиться тогда, как вы и хотели после сеанса.
Князь почувствовал себя каменным. Более всего от того, что он знал, что всё это правда.
– Но зачем вы спасли меня?
– Мне нужны были любые вести о Дюпре. По-моему, в этом я сразу была перед вами честна.
– Но то, что произошло между нами потом…
– Лёгкое помешательство. У нас, женщин, вы не поверите, тоже есть свои потребности. И я вдова уже некоторое время.
– Но искра проскользнула между нами, вы не имеете права это отрицать! – Князь ударил кулаком по створке окна, отчего стекло задрожало в такт дрожащим ресницам Елизаветы.
– Не смейте повышать на меня голос в моём же доме, – прошептала она.
На крики прибежал старик дворецкий.
– Оставь нас, Степан Савельич! – приказала ему Елизавета, не сводя с Поля глаз. – Нам с князем есть что обсудить.
Дворецкий, раскланиваясь, удалился и прикрыл дверь.
– Графиня, – сказал князь, дыхание его сбилось. – Вы не должны убивать Дюпре. Это не избавит вас от кошмара жизни. Всё станет только хуже. Есть многое, чего вы не знаете о нём.
– Заткнитесь! Заткнитесь! – закричала она. В уголках её глаз блеснули слёзы.
Поль не мог больше терпеть. Он сделал к ней два решительных шага, обнял её за плечи и хотел поцеловать, но Елизавета с силой оттолкнула его.
– Прошу вас, исчезните из моей жизни. – Она развернулась и широким шагом направилась к выходу. – И не смейте мешать мне.
Дворецкий открыл перед графиней дверь и всем своим видом дал понять, что помешать у князя нет никаких шансов.
* * *
Весь участок стоял на ушах. Победоносцев, полностью проигнорировав указания Вдовина, был погружён в работу с головой. Он несколько часов кряду инструктировал жандармов и хожалых, обсуждал план охраны особняка с Брейстером и лично выбирал агентов, которые будут расставлены на главных улицах, чтобы отследить прибытие иностранца заранее.
Прислали копию фотографической карточки с похорон баронессы. Победоносцев с отвращением развернул конверт и вгляделся в чёрно-белое изображение. На нём он едва различил себя. Лицо его, как и лица остальных живых, были чуть смазаны. Лишь лицо баронессы с её нарисованными поверх век глазами и счастливой противоестественной улыбкой отпечаталось чётко. От этого казалось, что это она была жива и решила сфотографироваться с духами из других измерений, которых для этого вызвал какой-нибудь шарлатан вроде Дюпре. Обер-полицмейстер больше не мог смотреть на это. Он убрал карточку в конверт и спрятал в самый дальний и глубокий ящик стола.
Раздался стук в дверь, и в кабинет вошли три полицмейстера в сопровождении Зыбкина. Брейстер, как всегда, был чем-то недоволен. Сухой и статный Матвеев рассматривал ногти. Редко видимый Победоносцевым до этого по причине отпуска Катищев был явно нетрезв.
Победоносцев кивком приказал им сесть и кратко посвятил в обстоятельства готовящегося торжества.
Сухой Матвеев, не отвлекаясь от великолепия своих ногтей, спросил сиплым, как бывает у актёров, голосом:
– Что же получается, вы хотите арестовать иностранца? Но по какому обвинению? Не будет ли международного скандала?
– Вам недостаточно истории с безголовым трупом?
– Простите великодушно, но ведь нет никаких улик, кроме ваших догадок?
– Вам недостаточно моего слова?
– Но нужны же улики.
– Будут улики, Павел Васильевич. Как только мы схватим негодяя, мы найдём при нём тыщу улик, уверяю вас.
Полицмейстеры неуверенно переглянулись.
– Но не омрачит ли это празднования? – спросил Катищев потому только, что, видимо, этого празднования только и ждал, чтобы опохмелиться.
– Ах вы об этом только беспокоитесь? Вас не беспокоит, что может случиться?
– Да, а что может случиться? Даже если он виновен в том, в чём вы его обвиняете, будет ли он на глазах у всех отрезать людям головы?
По кабинету прошёл лёгкий смешок. Победоносцев почувствовал, как кровь отходит от лица и глаза застилает гнев.
– Вам всё это кажется шуткой!
– Господа, – прогремел Брейстер, мирно поднимая руки, – в нашей ли компетенции обсуждать приказы их превосходительства. Уж ежели Виктор Георгиевич говорит, что есть за что брать мерзавца, так уж и непременно есть. А ежели нет, так найдём. А ежели и есть детали, до поры о которых следствие предпочитает умолчать, так так тому и быть. До поры до времени.
– Благодарю, Нестор Игнатьич, – ответил Победоносцев, впервые слыша от Брейстера что-то дельное. – Нашей задачей будет не допустить побега крупного международного преступника. И, если уж у вас есть сомнения на его счёт, я вам покажу вот это.
Он выдвинул ящик и достал из стола коричневый конверт с сорванной печатью.
– Это письмо было сегодня доставлено из Женевы. Я сделал запрос в международные инстанции и получил на господина Дюпре исчерпывающую характеристику. В ней, в частности, сообщается о его причастности не только к различного рода денежным махинациям, но и к исчезновениям в разных частях Европы людей. Да-да, вы не ослышались. Ещё, если вам и того мало, его личность связывают с деятельностью там называемого расчленителя, который оставляет за собой искалеченные трупы. И вкупе с безголовым телом, которое сейчас лежит в полицейском морге, я думаю, у вас не должно остаться сомнений, кто это пожаловал к нам в город под личиной доброго волшебника.
Повисла тишина. Слова Победоносцева подействовали.
– Поэтому за работу, господа, за работу. Но умоляю, никому и слова лишнего о том, что я вам только что рассказал. Могу ли я на вас рассчитывать?
Заметно побледневшие полицмейстеры переглянулись и кивнули.
* * *
Князь наблюдал в окно за тем, как отъезжает карета с графиней. Он не мог простить себя за то, что не сумел отговорить её. Чёртов старик не давал приблизиться к ней и на шаг и лишь сверкал бесцветными глазами. Теперь Поль остался наедине с конвертом, которым она кинула в него на прощание. Он раскрыл его и провёл пальцем по пачке ассигнаций. Никак не меньше нескольких тысяч. С такими деньгами он точно мог скрыться. В конверте он заметил ещё кое-что. Это была сложенная пополам записка. Князь раскрыл её и вчитался в изящные буквы:
Милый князь,
