потом ежится, как будто ему холодно.
Воспоминание о том, как полыхнул костер, когда я сама замерзла, всплывает в уме с кристальной ясностью.
— А пока мы ждем Арис, может быть, ты позволишь мне взглянуть на эти удивительные чары? — Лейра смотрит на меня ясным взглядом и протягивает руку, будто ожидая, что я послушно подойду и подам ей свою.
Я неуверенно делаю шаг вперед, сцепляю зубы. Мой план почти наверняка нелеп. Сухой горный ветер холодит кожу, когда я тяну к Лейре левую ладонь.
Я резко вдыхаю, и вся магия, которую я старательно сматывала внутри себя в горячий клубок, вырывается в ночной воздух — не в Лейру, потому что она бы с легкостью отразила ее, а в угасающие угли костра. Огонь оживает, вспыхивая ярким багрянцем и золотом, и Лейра, стоящая к нему ближе всех, с криком отшатывается. Она пятится, прикрывая лицо рукой, и даже я на мгновение слепну.
— Бежим! — орет Олани, не дожидаясь, пока пламя опадет.
Я первая влетаю в Судьбу, они с Исольдой — за мной. Проносясь мимо Лейры, которая еще не пришла в себя, но, похоже, не сильно обгорела, Рейз выхватывает что-то из ее руки.
— Спасибо, что вернула!
Серебро тускло бликует в свете луны, и, когда он добегает до Судьбы, кольцо уже красуется на пальце.
Лейра кричит. Все кричат. Слова смешиваются в хаотичный бессмысленный поток, но зато я слышу, как захлопывается дверь, и бросаюсь на водительское сиденье, вцепляясь в руль побелевшими пальцами.
Судьба заводится, и мы стартуем. Бирч, который до этого момента мирно спал, громко жалуется. Мы оставляем Лейру позади, но ехать по той же дороге, по которой движется ее подкрепление, не можем. Нам надо туда, куда за нами никто не последует.
У меня возникает еще одна ужасная мысль.
— Сили. — Голос Исольды выделяется из общего гула с предостерегающей интонацией. — Не смей.
Это решает дело. Сжав челюсти, я резко выворачиваю руль и разгоняю повозку до максимума.
Возмущенное ворчание за спиной сливается в хор воплей, когда я сворачиваю с дороги в лес, разнося в щепки указатель для путешественников, предупреждающий о ведьмином круге.
Нас несет по ухабам, мы подскакиваем, колеса трещат под весом вагончика при каждом ударе. Я гоню Судьбу во всю прыть, не обращая внимания на дребезжание заклепок и хруст досок. Ветки хлещут по бортам, мы мчимся в темноте, наш путь освещает только свет приближающейся магии Арис.
Оглядываясь, я вижу, что за нами гонятся на лошадях десятки людей в капюшонах; у одного в поднятой руке — шар света. Блики скачут по драконьей чешуе, но зеленые шкуры так хорошо сливаются с деревьями, что мне не разглядеть, сколько именно сторожевых драконов привели с собой наши преследователи. Над ними, в листве, машет крылышками соловей. Впереди виднеется зловеще безмятежная поляна, вокруг которой стволы деревьев склоняются над кольцом грибных шляпок.
— Что ты творишь? — Крик Исольды пробивается сквозь туман в моей голове. Слова путаются, и я выдаю первое, что приходит на ум:
— Срезаю путь!
Лошади чуют ведьмин круг еще до того, как его видят всадники; они взбрыкивают и пятятся, чем сильно злят драконов. Соловей взмывает вверх и издает серию сердитых щелчков, кувыркаясь в воздухе рядом со световым шаром Арис.
— Тормози! — орет Олани. Но я уже не могу затормозить — мы как будто несемся по склону в сорок пять градусов, потеряв управление и ускоряясь с каждой секундой.
Влезает Рейз:
— Но мы сейчас…
И тут все разом взрывается и переворачивается вверх дном. Я ныряю в невесомость, группируясь перед предстоящей болью приземления. Но приземления я не помню. Я ничего не помню — только как мы головокружительно падали, падали и падали под звуки собственных воплей.
Глава 24
Я точно не слыхала эту песню раньше, но я ее знаю.
Так странно: я подпеваю, звуки мелодии лениво плывут по воздуху вверх и вниз, как светлячки. Не представляю, откуда я ее знаю, но это самая прекрасная песня в мире. Не могу не пританцовывать. Юбки колышутся в такт моим покачиваниям, оборачивая ноги волнами бледного золота и серебра, легкие и пенистые, как игристое вино.
В музыку вплетается смех. Надо мной, в чернильном небе, рассыпаны звезды, но в свете фонарей вокруг светло, как днем. Фонари свисают с деревьев — красивых, невероятно высоких — вместе с гирляндами цветущих лоз. Я нахожусь на окраине какого-то праздника, рядом с людьми, устроившими пикники в сочной зеленой траве, а чуть дальше, в центре поляны, кто-то так красиво танцует. Здесь вообще все настолько красивые, что сперва я удивляюсь, как могла тут оказаться. На мне платье с глубоким вырезом, плечи едва прикрыты тонким кружевом, и большая часть груди и рук выставлены под ночной воздух на всеобщее обозрение.
Как и шрамы.
Меня накрывает паника. В любую секунду люди поймут, что я не местная.
Я спотыкаюсь. Спрятаться негде, разве что за деревьями, но и так сгодится. Постою там, в тени, и соображу, что делать.
Передо мной мельтешат светлячки, желтые искорки вспыхивают и гаснут в игривом ритме. Один садится мне на нос, я свожу глаза и замираю. Он взлетает. Я тянусь к нему, но он ускользает сквозь пальцы. Еще один опускается на вытянутую руку, но тоже улетает, не дав себя рассмотреть.
Я смеюсь, и мой голос чистым и ясным звоном отдается в ушах. Я чувствую себя легкой, растерянной и немного пьяной, но не припоминаю, чтобы я пила. Я прыгаю, юбки развеваются, шуршат, но светлячки удирают от каждого моего выпада в их сторону. И еще — я не могу вспомнить, что меня так расстроило минуту назад. Как вообще можно расстраиваться в таком чудесном месте, где пахнет теплой травой и жимолостью?
Светлячки щекочут меня, но поймать их невозможно.
