стал ясным, как звездное небо. Полянка оказалась идеальным местом для дуэли. Словно арена цирка, где зрителями были черные кусты лещины и раскинувшие лапы корявые дубы. Генерал сжал рукоятку кортика.
– Брось нож, – харкнул в траву Раф, – я безоружен.
Он развел руками, а затем похлопал себя по туловищу и ногам.
– Мужская драка. Кулаки и клыки, – продолжил зэк. – Незнакомо, ментяра вонючий? Привык прикрываться холопами в брониках?
Баилов медленно, вразвалочку приближался.
– Не верю тебе, гад, – выдавил Красавцев.
– А нахер мне твоя вера? – оскалился Раф и по-волчьи прыгнул на врага.
Генерал молниеносно выхватил нож, пытаясь снизу пырнуть в живот, но Раф увернулся от клинка. Он зарычал оборотнем, обнажив остатки зубов, и в прыжке ударил коваными сапогами противника по коленям. Анатоль рухнул на спину и тут же легко вскочил, будто кто-то снял с него груз времени.
– Брось жало, урод, – прерывисто дышал Баилов.
Красавцев отскочил на метр и вновь поиграл кортиком на вытянутой руке.
– Давай, козлина, ныряй на перо, я освежую твою тушу, – генерал был весел и пружинист.
Но и Раф разогрелся. В доли секунды он выбил ногой нож и повалил Анатоля на землю. Они катались по траве, поочередно меняясь местами, пока камуфляжный хребет Баилова окончательно не занял доминирующее положение над зеленой курткой Красавцева. Корявые пальцы с желтыми когтями обхватили шею генерала и мечтали сомкнуться. Мент хрипел, зэк с наслаждением давил на трахею. В момент генерал сумел сорвать с себя клешни Рафа и вскочил на ноги. Но соперник вновь вцепился в горло, и теперь крайне успешно. Красавцев начал терять сознание, вывалив наружу синеющий язык.
Вслед за вспышкой эйфории от удушения наступила кромешная тьма. Небо качнулось и встало вертикально. Вместо него появилось лицо мамы Элеоноры Васильевны. Она надула щеки и, сложив губы трубочкой, выпустила клуб свежего воздуха.
Неожиданно в глотку Анатоля вошел кислород. Мамин лик сменился расплывчатой рожей Рафа, перекошенной от резкой боли.
Баилов странно навалился грудью на плечо генерала, будто хотел его обнять. Не в силах сдерживать тяжесть, Красавцев отступил влево.
Свинцовое тело Рафа рухнуло плашмя на траву. Анатоль нагнулся, отказываясь верить глазам: под лопаткой торчала… черная рукоятка с «импортной» белочкой.
Метрах в двадцати зияла странная фигура. В его, генераловом, бушлате, в длинной юбке с дебильными ромашками, теплых колготках и оранжевых кроксах…
– Батутовна… – просипел Красавцев, держась за травмированную шею.
Она развела руками. Анатоль рухнул на колени перед Рафом и прикоснулся к его запястью.
– Пульса нет. Мертв, – генерал уставился на подошедшую тещу.
– Ну, либо он, либо ты. Ведь так? – усмехнулась Пелагея.
– Вы служили в СОБРе, мама? Я бы так не смог…
– Судя по червонному тузу, ты вообще не умеешь метать ножи, – сказала она глухо.
– Увы. Не на ком было потренироваться… Да и такого клинка в коллекции не оказалось, – с горечью произнес зять.
– Говно – твоя коллекция. И все ваше поколение – говно. Сопливые мухи, плодящие неспособных личинок. – Батутовна села на землю и обмякла. – А впрочем, это я так, брюзжу по-стариковски. Всяк на земле идет своим путем. Один – спасает этот мир, другой – губит. Этому в руки дают микроскоп, а тому – клинок. Да и корни твои, кровь твоя – деды да прадеды – не оставляют тебе выбора. Думаешь, сам все решаешь, везде рулишь, а оказывается, давно за тебя все продумано. Кто ты, какова твоя роль, за кого отомстишь, ради чего умрешь…
– Это правда, – эхом отозвался Анатоль.
– Что-то я устала. Обратно уже не дойду, – вздохнула бабка.
– Тихо, тихо, автобусы тут не ходят, дойдем потихонечку, шаг за шагом, – засуетился Красавцев.
– А смысл? Чтобы меня под конвоем увезли в тюрьму? – Она легла на траву, подложив под голову руки. – Я убила двух человек. Мужа и вот… этого.
– Это самооборона в чистом виде, – генерал пытался быть убедительным.
– А что я делала в лесу с кухонным ножом?
– Собирала грибы.
– В пяти километрах от дома? – Батутовна закатила глаза и неожиданно сменила тон: – Какое же прекрасное небо… ты видел сегодняшнее небо, Анатоль?
– Вставайте, мама. Почки застудите, – генерал протянул теще руку.
Она ухватилась за его ладонь и с трудом села. Мириады черных мушек пронеслись перед глазами.
– Не пойду!
– Пойдете! – Красавцев дернул ее за руку, словно упавшее дерево за ветку, и поставил тяжелое тело-ствол вертикально.
Голова закружилась еще сильнее. Батутовна навалилась на генерала, прижалась к его груди, как недавно умирающий Раф. Анатоль обнял тещу за плечи и уравновесил. Она тоже обвила его торс пухлыми ручками, тихо всхлипнув, уперев лоб в подмышку зятя.
Поднялся ветер. Дубы зашелестели остатками листьев, будто аплодировали тем, кто остался на арене. Тем двум, кто стоял, обнявшись, сроднившись в своем одиночестве, принявшим друг друга без покаяния. И тому одному, кто лежал лицом в палой листве, с нержавеющей сталью в сердце. Тому единственному, нежному, преданному мальчику, который наконец встретил маму и, целуя ее веки, виски, щеки, вспенивал ладонями гриву роскошных темных волос…
* * *
Они шли очень медленно. Батутовна семенила, словно пыталась выгладить утюгами-кроксами бесконечно длинную циновку из влажных листьев. Красавцев прилаживался к ее ходу, делая маленькие шажки, поддерживая за локоть.
Моментами он забывался, возвращался к лицу Рафа. Внезапная перемена торжества в чертах зэка на гримасу смерти впечаталась в мозг. И вместе с этим пришло осознание своего кромешного поражения. Своей трусости – так и не выпустил добровольно кортика из рук. Своего незаслуженного освобождения из удушающего плена – старая немощная женщина отследила врага и совершила то, что должен был сделать он. Он – Анатолий Иванович Красавцев, генерал-майор в отставке, сын легендарного разведчика…
Солнечный свет лег на гирлянду опят под знакомым пнем.
«Вот он, бесславный обратный путь», – усмехнулся Анатоль и тут же ощутил неимоверный голод.
Скворчащая сковородка грибов в сливочном масле затмила мысли о жизни и смерти.
– Батутовна… опятушек нарежем? Придем, поедим с картошечкой…
– И правда, – очнулась она, – мяско там в холодильнике, обжарим с лучочком…
Красавцев навалил с горкой грибов в кепку, и дорога домой стала скатертью.
* * *
Они стояли возле плиты, плечо к плечу, как окопные собратья, и на двух сковородках готовили себе еду. Потом жадно глотали, запивали вином, кормили кошек и лису, вьющихся под ногами. Дальше генерал звонил корешам-ментам и докладывал о «поражении на месте задержания опасного преступника» Рафа Икаровича Баилова. Затем он, разомлевший, кемарил в кухонном кресле, слушая раскатистый храп Батутовны за стеной. И это булькающее рычание казалось лучшей музыкой в мире, наложенной на вопли и крики из телевизионного блокбастера.
На экране шел ножевой бой. Постановочный, эффектный, мастерский. По сравнению с ним то, что случилось утром на поляне, было унылой насмешкой…
Генерал нажал на кнопку пульта, вырубив картинку и звук. И вдруг понял, что находится в абсолютной, оглушающей тишине…
Глава 39
Тишина. Последний баттл
От тишины отвлекли опера, прибывшие на Остров. До места убийства пришлось снова идти около часа, давать
