Катя Качур
•
ЛЮБИМЧИК ЭПОХИ
© Качур Е., 2022
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022
Автор выражает благодарность за профессиональные консультации:
Сергею Викторовичу Прокунину, к. т. н., ученому-хранителю Государственных первичных эталонов рН и рХ, ФГУП «ВНИИФТРИ» (Московская область),
и
Арику Арменовичу Геворгяну, кардиохирургу, заведующему кардиохирургическим отделением ГБУЗ «СОККД» (Самара).
Часть 1
Глава 1. Крематорий
Очнулся я во время пафосной речи женщины в черном муаре. Она сидела за лаковым пианино, воздев подбородок к потолку и обнажив немолодую шею. В затылок ей, словно срываясь со скалы, вцепилась шляпка-таблетка с живой бордовой розой. Поставленный голос взлетал с низов до самых высоких нот за доли секунды. На вдохе она делала паузу и извлекала пальцами в крупных перстнях фрагмент «Аве Марии» из простуженного инструмента.
— Родион Гринвич был кристально честным и неподкупным человеком, настоящим знатоком своего дела, доктором от бога! Он был послан нам ангелами с неба…
Мне стало неуютно. Я вдруг увидел мэтра, принимающего экзамен в театральном вузе. Эта же дама, только отправленная обратной перемоткой на двадцать лет назад, стояла на сцене и читала Ахматову. От натужного трагизма в ее голосе становилось неловко, она будто отрывала слушателям заусенцы: вроде бы больно, но как-то по мелочи, быстрее бы замазать зеленкой и забыть.
— Кхе-кхе. Извините, вы нам не подходите.
Кто бы знал, что месть ее будет ужасной и она применит свои артистические способности в одном из столичных крематориев. Здесь ее талант никто не оспаривал: более снисходительных и покладистых зрителей, готовых разрыдаться на каждом слове, вряд ли собирал самый раскрученный театр. Что ни день, то бенефис. Почившему недавно мэтру, кстати, пришлось-таки проехать через творческую церемонию неудавшейся актрисы в своем дорогом гробу на колесиках. Она узнала его и вновь прочла Ахматову. С еще большим надрывом. В буквальном смысле сгорая в печи от стыда, он понял, что Всевышний на него сердится, раз приготовил напоследок столь изощренное наказание.
Я, видимо, тоже накосячил. Церемониймейстер (так значилась ее должность в трудовой книжке) завывала на форте, озвучивая написанный собственной же рукой текст.
— Так давайте склоним головы над этим великим человеком, давайте пропоем ему песнь вечной признательности и скорби…
Я оглядел зал. Точка моего зрения была несколько иной, чем при жизни, но весьма удобной. Я видел сверху и изнутри одновременно. По всему было понятно, что хоронят шишку. Лакированный гроб красного дерева обрамляли литые бронзовые завитушки, по обе стороны стояли дорогие венки. Цветами, верни их к жизни, можно было покрыть кукурузное поле времен Хрущева. В гробу лежал я, густо обработанный гримером, с румяными щеками и алыми губами, коими никогда не обладал при жизни. Возле толпилась сотня людей, мои взрослые дети, мои коллеги и кто-то, чьи имена я даже не вспомню — последний раз видел эти лица пару десятилетий назад. Рядом с гробом стоял Илюша, измученный, простуженный, с синими кругами под глазами, с трудом переживающий весь этот маскарад.
— Ваш брат очень грузный, уже начал портиться, поэтому был необходим густой грим, — объяснили ему в кассе крематория, когда он пытался осознать выставленную сумму.
«Лучше я засохну перед смертью, чем буду лежать таким Арлекино», — думал Илюша, глядя на меня усопшего.
— Уверяю тебя, абсолютно пофиг, никакого чувства неловкости или стыда, — ответил я, — так что не изводи себя очередной ерундой.
Он испуганно вздрогнул, пошатнулся, словно оступился на канате, оглянулся по сторонам. Моя жена, державшая его за руку, вопросительно подняла брови.
— Я с-схожу с ума, — простонал он. — Я слышу Р-родькин г-голос.
— Ты просто смертельно устал, — прошептала она и крепче сжала Илюшину кисть.
Свободной ладонью Илья нервно теребил в кармане два моих перстня. Я носил их с юности, массивные золотые печатки, которые ритуальные парни зачем-то срезали с пальцев и передали брату. Кольца тяготили Илюшу, он раздражался, понимая, что совесть никогда не позволит сдать их на лом, а хранить как память о моих ударах кулаком в его носовой хрящ было не слишком приятно. Положить в гроб вместе со мной он тоже боялся, наслышанный баек о проворности работников крематория. Церемониймейстер закончила свой творческий утренник и передала слово священнику. Пока тот пел, она подошла к Илюше, взяла под локоток и отвела в сторону:
— Свечи не входят в общий прайс. Нужно дополнительно оплатить тридцать тысяч, — шепнула она ему на ушко.
— Вы оп-полоумели? — взвился Илюша. — За свечи т-тридцатку?
— Ну да, сто человек, триста рублей свеча, — отчеканила она, покачивая розой на шляпке.
— Да охренели, — сказал я, — они их оптом по пятьдесят копеек берут. Торгуйся, максимум пять косарей.
Илюшу вновь бросило в пот. Глаз его задергался, он оглянулся, сделал нервное движение верхней губой и попытался сглотнуть слюну. Рот высох. Я понял, что он не готов к такому общению со мной, и решил больше не пугать брата.
— Пять т-тысяч — край, — прохрипел он цепкой даме пересохшими связками.
— Ну хорошо, только для вас, — она придвинулась к нему бедром и оттопырила большой атласный карман на гипюровой накидке.
Он порылся в бумажнике и опустил туда пятерку. Артистка прижалась еще теснее и красным влажным ртом коснулась его уха:
— Мы могли бы пообщаться и в менее печальной обстановке…
Илюша закатил глаза. Это была тяжелая участь. Женщины желали его тела даже на похоронах.
Наконец под токкату Баха мой гроб закрыли и начали опускать в адову бездну. Скорбящие выдохнули и встали в очередь на выход.
Актриса вновь притерлась к Илюшиному боку и прошептала:
— Урну забирать через неделю.
— К-как через н-неделю? — ужаснулся Илюша. — Г-говорили же, хоть з-завтра! Я оп-платил услуги класса п-премиум!
— Так очередь как раз из тех, кто выбрал премиум-класс. Остальные ждут еще дольше, — невозмутимо ответила она. — Придется полежать четыре-пять дней в холодильнике. Или двадцать пять тысяч.
Тут уже я взорвался и, забыв о своем обещании, заорал:
— Илюха, стоп! Меня вообще не парит полежать в холодильнике! Прекрати сорить деньгами!
— Да Р-родька, отвали! Ты м-можешь хоть после смерти не к-командовать, — огрызнулся брат и тут же закрыл себе рот руками, ловя испуганные взгляды родственников со всех сторон.
— Да, утрата творит с людьми еще и не такое. Уж я-то знаю, — скорбно произнесла церемониймейстер.
Илюша вновь достал бумажник и положил в бездонный карман ритуальной затейницы пять красных купюр. У нее
