– Поехали. Матвей звонил. До сих пор меня ждет.
Мы выходим из больницы и уезжаем. Я добрался домой позже обычного, но это того стоило. Исчезла неопределенность и, хотя придется еще потратить много сил, чтобы наша жизнь перестала напоминать какой-нибудь сериал, но теперь и я верю в чудеса.
Оказавшись в гостиной, обнаруживаю Лену и Матвея, они с энтузиазмом гоняют паровозики по железной дороге. Оказывается, девочки прекрасно могут играть и в это. Пользуясь тем, что меня не заметили, наблюдаю за ними.
– Лена, ты! – захлебывается возмущением сын, когда та без всякой жалости обгоняет его поезд своим на особо крутом повороте.
– Что я, братик? Нельзя зевать, а то муха в ротик попадет.
И тут же позволяет ему догнать свой поезд и перегнать его, с хитрющей улыбкой впитывает в себя его радость от победы. В какой-то момент Матвей поворачивается, замечает меня и через секунду едва не сбивает меня с ног с радостным воплем:
– Папочка!
Лена хмыкает:
– Ура! Теперь я могу заняться каким-нибудь исконно женским делом.
Но потом замечает:
– Матвей, тебе не кажется, что твоему отцу надо дать хотя бы поесть, – потом обращается уже ко мне, – Мы сегодня без няни.
Няня Веры редко ночует у нас, потому что у нее самой грудной ребенок. Она кормила грудным молоком и мою дочь, и свою. Днем присматривала за обеими девочками, ночью мы с Леной справлялись сами. Дочка – настоящий ангел. Очень спокойная и красивая. Поэтому особых хлопот нам не доставляет. Как говорит женщины, которые с ней возятся, такие младенцы – редкость.
Мне нужно выбрать момент, чтобы сказать Лене о том, что Дина очнулась. Матвей думает, что мама на лечении в больнице, которая находится далеко, и поэтому он не может туда поехать.
Мальчик остается в гостиной, вернувшись к любимым поездам, а мы с Леной идем на кухню. Оставшись наедине, я решаю не тянуть кота за хвост:
– Лен, – девочка сразу настораживается, -Твоя мама пришла в себя сегодня.
Она замирает и, по-моему, перестает дышать.
Я окликаю ее еще раз:
– Лен! Тебе плохо? Ты побледнела.
Видимо, что-то в выражении моего лица ей не нравится, поэтому она, опустившись на стул, спрашивает:
– Как она?
– Меня узнала, разговаривает, но потребуется восстановительная терапия.
Она закрывает глаза, выдыхает, затем снова их открывает, и напряженно в меня всматривается.
– Она будет в порядке?
Даже, если я сейчас солгу, то ответить по-другому не могу:
– Да.
– Что-то у меня голова закружилась. Налейте водички.
Выполняю ее просьбу, подаю ей стакан с водой, она отпивает несколько глотков и задает следующий вопрос:
– Когда я могу к ней поехать?
Я понимаю, что Лена готова прямо сейчас мчаться в больницу, но пытаюсь ее притормозить:
– Давай завтра?
Она соглашается:
– Хорошо. Тогда я пойду к Матвею.
Я остаюсь один, но поесть так и не успеваю, потому что через несколько минут на кухню забегает Матвей:
– Пап, там Лена плачет.
Сын тянет меня в гостиную. Лена сидит на диване и рыдает. Я на секунду впадаю в ступор, так как ни разу не видел, чтобы эта девочка плакала, но потом делаю единственное, что приходит в голову – подхожу к ней, притягиваю ее к себе и глажу по голове:
– Ну, что ты, глупенькая?
Она продолжает плакать:
– Я дум-м-а-ла, что уже-е все-ё, – слышу сквозь рыдания ее неразборчивое бормотание.
Постепенно Лена успокаивается, смотрит на меня заплаканными глазами и тихо произносит:
– Наверное, это от радости.
Да уж, обрадовал. Хотя я понимаю из-за чего это. Дочь Дины не любит демонстрировать свою уязвимость. Все эти месяцы она старалась быть сильной, но там внутри, глубоко жил страх, что ее мама не очнется. И с этим чувством было трудно что-то сделать. Оно исподволь присутствовало в наших жизнях, и прогнать его было невозможно.
– Иди спать. С Верой я сам разберусь.
– Да, я так и сделаю.
Дина
Кое-как разлепляю веки, в глазах будто песок, очень хочется их потереть, но руки не слушаются, все, что мне удается это пошевелить пальцами и чуть повернуть голову. Пытаюсь сдвинуть с места ногу, но не могу. И все же я чувствую ноги и дергаю пальцами на ступнях. В голове медленно ворочаются мысли, мне кажется, я слышу, как они скрипят. Отгоняю ненужную панику, пальцы шевелятся, тело я чувствую, значит не все так плохо. Я в больнице, но только как долго? Дико хочется спать, несмотря на то, что только что проснулась. Во рту все ссохлось, и ощущение, что язык распух. Хочется пить. В общем, снова здравствуй, негостеприимный мир. Я помню, что рожала ребенка, помню, что приходил муж. Насколько я поняла, у меня есть еще одна дочка. Маленькая принцесса, которую я даже не видела.
У моей кровати стойка с капельницей, чуть скосив глаза, вижу иголку в своей руке, заботливо прикрытую ваточкой. Собственное тело ощущается неподъемной глыбой, которую никак не сдвинуть с места. Со стороны двери раздается шум, к стойке с капельницей подходит создание в белом халатике, из-под которого просвечивается нижнее белье. Медсестра, стройненькая и молоденькая, волосы спрятаны под белым колпаком.
Замечает мои открытые глаза и пищит:
– Ой!
С чего такая реакция? Я превратилась в Шрека?
– Пить! – с трудом разлепляю губы.
– Да, да, сейчас.
Она подносит к моим губам стакан с крышкой, из которого торчит трубочка, обхватываю ее губами и делаю глоток. Мой организм отвык даже от таких простейших вещей. Делаю еще глоток. Фух, я самой себе напоминаю цветок, забытый на подоконнике, и не видевший полива до фига сколько времени. Пытаюсь напиться, но стакан забирают.
– Много нельзя, – с виноватым видом говорит медсестра.
Эх, а я даже возмутиться от всей широты своей души не могу!
– Глаза! – выдавливаю из себя второе слово, надеясь, что она поймет.
Говорить трудно. Но девчушка понимает меня и так, протирает мне веки какими-то влажными дисками. Так, а жизнь-то налаживается!
– Сейчас я врача позову! – медсестра убегает из палаты.
Через несколько минут в палате появляется полноватый мужчина лет пятидесяти тоже в белом халате, но без колпака.
– Здравствуйте, Дина Витальевна! Я Ваш лечащий врач, меня зовут Валентин Игоревич. Вы помните, что с Вами произошло?
Звуки из себя приходится выталкивать.
– Роды...
