лагерь, в доме – штаб батальона. Военные врачи – это самые лучшие люди на свете. Высокий профессионализм, стойкость ко всем тяготам и невзгодам и риск своей жизнью наряду с военными. Всё это заслуженно требовало особого отношения и внимания к ним. Красный крест внушал безопасность на подсознательном уровне. Пока прапорщик отрабатывал список необходимых медикаментов, неугомонный Титов решил утолить свою любознательность. Сержант бродил вокруг палаток, здоровался с бойцами, расспрашивал о полученных ранениях и при каких обстоятельствах бойцам так не повезло. Если ему отвечали, то он, как военный журналист, доставал свой блокнот и вписывал информацию, делая пометки, понятные ему одному. Таким образом Титов наткнулся на одного из своих давних друзей. Камиль сидел на врытой в землю танковой гильзе. Сидел с перебинтованной шеей и рукой. Сверху на китель накинут бушлат, в губах папироса, взгляд отсутствующий. Титов как только понял, что не ошибся, закричал, пытаясь перекричать шум дизельных генераторов.
– Здорово, братишка! А ты чего тут симулируешь? – сержант обнял аккуратно друга, продолжая шутить и сыпать вопросы обо всём и сразу. – А где Цыган и Димон? На позициях? Или дембельнулись уже?
– Ага, дембельнулись, – негромко ответил Камиль, показывая на серое небо одними глазами.
– Не может быть, – присел прямо на мёрзлую землю сержант, одновременно снимая головной убор. – Как это случилось? Где?
– Там, на мосту через Сунжу, – продолжил Камиль. – Разведку вперёд пропустили и в огневом мешке зажали. Они даже доложить не успели, связиста убили первым. А мы, ни сном ни духом, ротой на мост вышли. «Чехи», естественно, выждали, когда мы растянемся как следует, место-то открытое и спрятаться негде. В общем, встретили нас как положено огнём пулеметов и снайперских винтовок. Били нас, как в тире, – снова закурил папиросу Камиль. – Комбат, сука, у нас глупый и упрямый. Червлённой ему не хватило. Хоть бы одну БМП в прикрытие дал. Нет же, железо-то дороже, чем человеческая жизнь.
– А вы чего? – уже шёпотом спросил Титов, заметив, как у друга на глаза наворачиваются слёзы.
– А я с пацанами впереди шёл, – вздохнул Камиль, – уже не шёл, а бежал, стреляя наугад по этажам, откуда в нас стреляли. Пацаны, что за нами были, все на мосту полегли, многим притвориться пришлось и отползать назад, прячась за трупами. Мы такой плотности огня ещё не встречали. Казалось, эти твари всюду. Мы даже не знали, куда бежать-то. Свои там, за мостом, а мы уже на вражеском берегу. Я помню, Димон на дом указал, ну мы за ним. Там стены не было, и перед нами зал жилой квартиры. Видать, танкисты с нашего берега били. Мы туда. Я и Димон успели в квартиру вползти, а Цыган нет. Его из подвального окна в упор «зверьки» сняли, как раз в тот момент, когда я ему руку подал.
– Уроды, блядь, – вырвалось у Титова.
– Мы гранатами их закидали, – сжал кулаки Камиль. – Я в подъезд побежал осмотреться. Дима в зале остался и одиночными бил, они заметили нас, окружать стали. Тут весь дом содрогнулся, у меня звон в ушах, из квартиры жаром и пылью дыхнуло. Я даже не сразу сообразил, в чём дело. Думал, землетрясение началось. Когда назад вернулся, то понял. Всё. Конец. Наш танк с противоположного берега к нам в квартиру и ударил. На Димку весь потолок обвалился. Я один остался. Пришлось с «духами» в прятки играть, и так до самой темноты. Не представляешь, как мне страшно было. Парня с Дагестана, с первой роты, они ещё живого за ноги к УАЗу привязали и давай таскать туда-сюда. Как он кричал, бедняга, а я сидел в углу чердака и ревел. Как и чем я помогу? А когда ночь пришла, к мосту пополз, да всё без толку. Его снова чеченцы заняли, кого-то в плен взяли и верещат там на своём. Тогда я просто психанул. Скинул бронежилет на землю, снял бушлат, закинул автомат за спину – и вплавь к своим. Думал, не доплыву, ноги свело. Так я руками так плескал, что наши братки меня с берега обстреляли, пока я во всю глотку материть их не начал. Там наши ребята остались, Титов, – закончил свой рассказ боец. – Все там. И я тоже там, ничего от меня прежнего не осталось. А ты молодец, Титя, такой же балагур. Никогда не меняйся, – через силу улыбнулся Камиль, – скоро дембель.
– Титов, ты где? – послышался голос Калядина за спиной. – Мы уезжаем!
– Ну всё, мне пора, прости, брат, – ещё раз легонько обнял друга сержант. – Адрес у меня твой есть, я тебя найду на гражданке. Увидимся, пацанов обязательно помянем!
– Прощай, Серёга, – вскрикнул от боли Камиль, по ошибке подняв раненую руку.
Мы покидали этот город. На все четыре стороны тянулись наши нескончаемые колонны. Прощались с ним каждый по-своему: кто-то с гордостью, кто-то с ненавистью, глядя в последний раз на эти руины. Не сомневались, он будет сниться именно таким, как сейчас: грозным в буквальном смысле этого слова. Что же мы взяли такого у Родины в долг, чтобы заплатить такую страшную цену? Невольно представляешь лица пленных бойцов, прибитых к оконным рамам гвоздями. Российский флаг на высотке под огнём снайперов, и танк с оторванной башней. Всё это уже было до нас и с нами и будет после нас. Война – это самое страшное изобретение человечества. Благодаря войне мы навсегда исчезнем с лица голубой планеты. Не останется ничего: ни песен, ни стихов, ни прозы о любви и ненависти. Благодаря войне все культуры превратятся в одну. В культуру самоубийства. Тогда наконец успокоятся природные инстинкты и канут в небытие вместе с отражением наших лиц в осколках битого зеркала.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Дембель Золотой. Весна
Теперь солнце по-настоящему пригревало спины бойцов, уставших от промозглой и ветреной зимы. Снег стремительно таял, и сквозь него пробивались первые подснежники. На ветвях деревьев прорастали зелёные листья, радуя солдат приходом весны. Ручьи доставляли массу хлопот пехотинцам, затапливая окопы и «секреты», поэтому под ноги летели рубленые ветки и уцелевшие доски разрушенного села. Рота окопалась на окраинах, блокируя несколько основных дорог, пригодных для перемещения живой силы и техники противника. Третий взвод нарыл окопов прямо поперёк грунтовой дороги и держал оборону вместе с танкистами. Село оказалось местом, где родился и вырос Джохар Дудаев. Единственный генерал-чеченец и первый президент самопровозглашённой Республики Ичкерия. Сержанту Титову было плевать на подобную политинформацию. Его уже больше не интересовали положение дел на фронте, поставленные задачи и даже исход войны как таковой. Когда он закрывал глаза, то видел перед собой Казанский вокзал – то место, куда доставит его пассажирский поезд. Он видел себя в новой отглаженной форме в звании старшего сержанта, которое ему присвоили на 23 Февраля. По слухам в процессе увольнения из части бойцу могут вручить государственную награду. «Чем чёрт не шутит? – думал Серёга. – Может, командир на меня наградной писал?» Хотя история с марихуаной и особым отделом немного смущала сержанта. Но он надеялся на лучшее и старался держать себя позитивно настроенным и вполне счастливым человеком.
– Вот эти чётки, – разжал кулак Титов. – Скачкову передашь, когда он вернётся. Понял, Бригадир?
– А чего ты их с собой не берёшь? – удивился боец.
– Ты хочешь, чтобы меня посадили, баран? Видишь, они из артиллерийской пороховой соломки сделаны, а это боеприпас, боец. Вот на кого я тебя оставляю, – вздохнул сержант, – «слон» ты ещё, а не «черпак». Продолжай облагораживать свою позицию, а я в первое отделение схожу. Сегодня последний день здесь как-никак.
При оборудовании окопов часто раздавался испуганный крик солдат, когда штык лопаты случайно перерубал спящих в своих норах змей и ящериц. Вся эта живность постепенно просыпалась от зимней спячки, медленно выползая наружу. Зелени становилось всё больше, и некоторые деревья и кустарники приходилось вырубать, чтобы обеспечить себе обзор. У подножия сопки слева от позиций прогремел мощный взрыв. Когда дым рассеялся,
