средней школы для мальчиков Hawthorns в Hayes. Как Оруэлл получил эту работу в пригороде Лондона, остается загадкой (есть вероятность, что ее посредником была Мейбл Фиерз), но такие должности были широко доступны в межвоенную эпоху молодым людям с небольшим запасом предпочтительного школьного образования, отчаянно нуждавшимся в нескольких фунтах, чтобы протянуть время, пока не подвернется что-то более подходящее. "Мы делим школы на четыре класса", - объясняет мистер Леви из школьного агентства "Церковь и Гаргулья" Полу Пеннифезеру в романе Во "Упадок и падение" (1928). "Ведущая школа, первоклассная школа, хорошая школа и школа. Честно говоря, школа довольно плохая". ' Если судить по критериям мистера Леви, "Боярышник" можно было бы считать школой. Это было крошечное, если не сказать, морально устаревшее заведение, в котором обучалось менее двадцати учеников и работал всего один сотрудник. В объявлении в местной газете от конца апреля директором школы значился мистер Эрик А. Блэр, и нового руководителя вряд ли обрадовала бы новость о том, что его предшественник в настоящее время отбывает шестилетний тюремный срок за непристойное нападение. Мистер Юнсон, владелец школы, сам не преподавал, а работал на близлежащей фабрике HMV, чьи помещения вдохновили новобранца на стихотворение под названием "На разрушенной ферме возле фабрики граммофонов "Голос его хозяина"", которое появилось в "Адельфи" пару лет спустя. Хотя стихотворение было незначительным ("Стою я у лишайных ворот / С враждующими мирами по обе стороны - / Налево черные и без почек деревья / Пустые небеса, амбары, что стоят / Как разваливающиеся скелеты..."), его сверкающий футуризм странным образом предвосхищает вид Уинстона Смита на четыре гигантских океанских министерства из его квартиры в Victory Mansions:
Но там, где парят сталь и бетон
В головокружительных, геометрических башнях -
Там, где конические краны взмывают ввысь.
И большие колеса вращаются, и поезда проносятся мимо...
Как и предыдущие подопечные Оруэлла, мальчики были впечатлены мистером Блэром, который, по их воспоминаниям, был требовательным в классе - уроки французского велись полностью на французском языке - но доступным за его пределами, беря тех учеников, которые были заинтересованы, на прогулки на природу на территории, где сейчас проходит автострада М4. Здесь их поощряли ловить болотный газ в банки для варенья и искать яйца моли, которые можно было разводить в клетках (Элеоноре было поручено исследовать листья тополей в Саутволде в поисках дополнительных экземпляров). При всей его дружелюбности, мальчики заметили, что Оруэлл был авторитарен. "Довольно строгий и суровый", - вспоминал один свидетель, который, получив шесть лучших за какой-то проступок, неделю не мог усидеть на месте. С другой стороны, такое обращение не вызывало недовольства. Между нами, мальчиками, и Блэром было такое взаимопонимание, что я не помню никакого недовольства".
Живя в двух комнатах на первом этаже дома, в котором жили мистер Юнсон и его семья, не доверяя местным условиям - то, что осталось от сельской местности Мидлсекса, поглощалось по мере продвижения лондонских окраин на запад - и привязанный к школьной рутине, Оруэлл тосковал по компании. Пожалуй, нет ни одного уголка обитаемого мира, где можно быть настолько одиноким, как в лондонских пригородах", - гласит фраза в "Дочери священника". Одним из бонусов было частое присутствие Элеоноры в Лондоне в 1932 году. Как и Оруэлл, она пыталась найти работу, останавливаясь в пригородах к югу от реки, таких далеких друг от друга, как Стритхэм и Роухэмптон, и, очевидно, продавая шелковые чулки на заказ. В письме от середины мая ("Дорогая Элеонора... Твой Эрик А. Блэр") она спрашивает, может ли она встретиться с ним за обедом или хочет прогуляться в следующее воскресенье. Второе письмо от середины июня предлагает обзор его рутины "в вышеупомянутом нецензурном месте". Работа "небезынтересная", но "очень утомительная" - кроме нескольких рецензий, он "почти ничего не написал". И все же самой неприятной чертой является сам Хейс, "одно из самых забытых богом мест, в которых я когда-либо бывал". Замаскированный под Саутбридж, Хейс всплывет в "Дочери священника" - "отталкивающий пригород в десяти или дюжине миль от Лондона", где ряды двухквартирных домов настолько неотличимы друг от друга, "что там можно потеряться почти так же легко, как в бразильском лесу".
Но он также предпринимал шаги по расширению круга своих литературных знакомств. Его связь с поэтом и переводчиком Эдуардом Родити, с которым он часто бродил по Лондону и ел китайскую еду в Ист-Энде, вероятно, относится примерно к этому времени - она включала посещение Трафальгарской площади, где Родити вспомнил, как Оруэлл подслушивал разговоры, ведущиеся вокруг него. И, вероятно, именно в это время он познакомился с Сэмюэлем Маккини, государственным служащим в возрасте около тридцати лет с литературными амбициями, который редактировал журнал "Civil Service Arts Magazine". Если Родити, на первый взгляд, выглядит странным выбором для соратника Оруэлла - он был нескрываемым гомосексуалистом с пристрастием к модернистской поэзии, - то у них с Маккини было много общего. Клайдсайдер с политическими интересами - его первая книга "Романтика государственной службы" (1930) была снабжена предисловием бывшего лейбористского канцлера Филипа Сноудена - он также был автором книги "Популярные развлечения сквозь века" (1931) и, в то время, когда Оруэлл познакомился с ним, работал над "Узниками обстоятельств" (1934) - не только романом рабочего класса, но и одним из первых, в котором использовался шотландский жаргон.
Маккини и его жена жили в Хайгейте, куда Оруэлл регулярно наведывался. Но один из других интересов Оруэлла мог быть реализован ближе к дому. Невозможно читать его письма и рецензии начала 1930-х годов, не поражаясь их поглощенности - иногда ироничной, но в большинстве случаев несомненно искренней - религиозными верованиями и практикой. Самым ярким примером такой поглощенности является рецензия на книгу Карла Адама "Дух католицизма", написанная в июне 1932 года для недавно основанного "Нового английского еженедельника". Книга была одолжена ему его саутволдской подругой миссис Карр, вместе со вторым томом, "Римской верой" отца К. К. Мартиндейла, на которую также ссылается статья. Любопытным в рецензии, для любого, кто знаком с предметом предыдущей журналистики Оруэлла, является ее доселе не подозреваемый уровень экспертизы. Начнем с того, что рецензент, похоже, хорошо осведомлен о современных религиозных дебатах, со знанием дела говорит о "нынешней мороси католической пропаганды" и мимоходом упоминает "наших английских католических апологетов", а затем переходит к "логическому полету воздушного шара" католического отношения к эволюции. И хотя Оруэлл признает, что некатолики вряд ли почерпнут из книги много нового, статья заканчивается на вполне уважительной ноте: "Очень немногие люди, кроме самих католиков, похоже, поняли, что церковь следует воспринимать
