друга" (предположительно, это был Ричард Рис). Если они примут ее ("что, боюсь, маловероятно"), то Оруэлл свяжется с ними. Что касается его личной жизни, то рождественский период, похоже, привел к расставанию с Брендой. Боюсь, что вчера я вел себя очень плохо, - говорится в недатированном письме, отправленном с Куин-стрит примерно в это время, - "+ пишу, чтобы извиниться".
Когда я увидел, что ты уходишь, я понял, что обидел тебя + хотел побежать за тобой + сказать что-нибудь, но не знал, что сказать. Пожалуйста, не думай, что я просто бессердечен - ты знаешь, что я люблю тебя, во всяком случае, так, как я понимаю любовь, и твоя дружба много значит для меня... Если я сказал, что лучше расстаться, то только потому, что мне было больно, когда со мной играли.
"Мы могли бы встретиться снова, - уверяет ее Оруэлл, - но ты же знаешь, что это будет только то же самое". "То же самое" можно интерпретировать как желание Оруэлла переспать с ней, а Бренда предпочитает держать его на расстоянии. Пронзительный PS советует: "Если вы когда-нибудь захотите пересмотреть свое решение, помните, что вам нужно только сказать слово". Фабер не стрелял. Бренда ушла от него. То, что у Оруэлла было второе эмоциональное железо в огне, становится ясно из другого письма, отправленного Элеоноре из ночлежки на Вестминстер Бридж Роуд , которое, учитывая, что оно относится к тупику, в который зашел Фабер, можно отнести к первым шести неделям 1932 года. С момента последнего письма у него было "много приключений, в основном неприятных", - торжественно сообщает он ей. Что касается его профессиональной жизни, то он начал роман - это были "Бирманские дни", - который "я задумывал уже некоторое время", а также несколько эссе, "которые тоже рано или поздно станут книгой". Он приезжает в Саутволд на неделю, договаривается снова присматривать за мальчиками Питерсов во время каникул ("Это скучная работа, но я не против... + это позволит мне немного заработать") и "очень старается уговорить издателя дать мне роман Золя для перевода". Но настоящий интерес в письме представляет подпись. Твой Э. А. Блэр" уступает место "С любовью (условно) Эрик".
Глава 9. Теплые девушки в прохладном климате
Также книга под названием "Вера в Бога" епископа Гора - покойного епископа Оксфорда, который утвердил меня, и, как оказалось, вполне здравого в доктрине, хотя и англиканина.
Письмо Элеоноре Жак, 19 сентября 1932 года
Я бы обманул тебя, если бы не сказал, что ты ужасный маленький зверь, раз не пишешь мне уже некоторое время.
Письмо Бренде Салкелд, конец 1932 года
К середине февраля разочарование Оруэлла по поводу "Дневника Скаллиона" начало закипать. Осмелев, семнадцатого числа месяца он позвонил в издательство Faber & Faber, сумел соединиться с самим Элиотом и заручился заверением, что материал будет прочитан как можно скорее. Позже в тот же день он написал великому человеку письмо, напомнив ему об их разговоре и указав адрес - домики на Вестминстер Бридж Роуд, откуда он писал Элеоноре, - по которому можно отправить решение. Все это привело к предсказуемому результату: Фабер отклонил рукопись на том основании, как позже рассказал разочарованный автор, что она была "интересной, но слишком короткой". В одном из мелодраматических жестов, которые были характерны для его жизни и от которых он явно получал какой-то кайф, Оруэлл отдал рукопись Мейбл Фиерц, поручив ей выбросить ее, но сохранить скрепки. К счастью, миссис Фиерц ничего подобного не сделала. Достаточно хорошо знакомая с протоколами литературного мира, чтобы понять, сколько настойчивости требуется, чтобы передать дебютное произведение в сочувствующие руки, она отнесла посылку в офис Леонарда Мура на Стрэнде, настоятельно попросила его прочитать ее, а затем дополнила свой визит письмом, в котором подчеркнула достоинства книги. Впечатленный этими заверениями, Мур согласился принять Оруэлла в качестве клиента.
Леонард Мур, с которым Оруэлл дружески общался до конца жизни, - фигура теневая. В эпоху, когда литературные агенты начали привлекать определенное внимание - см., например, грозного А. Д. Питерса, который представлял Ивлина Во, - если не абсолютную известность, он является незаметным присутствием на обочине профессиональной карьеры Оруэлла. Их отношения были предельно формальными - вплоть до конца 1930-х годов Оруэлл все еще обращался к нему как к "дорогому мистеру Муру" - и никогда не выходили за рамки обычных отношений агента и писателя. Тем не менее, Мур, способный, трудолюбивый и ободряющий, знал, что к чему, даже если Оруэлл, на данном этапе своей карьеры, этого не знал. Глубина наивности нового клиента была обнажена в письме от конца апреля 1932 года, в котором Оруэлл излагает историю создания "Дневника Скаллиона" (две предыдущие версии были отвергнуты Кейпом, по приговору Элиота) и обсуждает вид литературной работы, которая его интересует. Говорится о "длинной поэме", над которой он работает, описывая один день в Лондоне, "которая может быть закончена к концу этого семестра", хотя, как с готовностью признает Оруэлл, "я не думаю, что в таких вещах есть для кого-то деньги". Так и вышло. Как и, надо полагать, Муру не понравилась бы идея обратиться в издательство Chatto & Windus с предложением перевести один из романов Золя.
Контраст между Оруэллом и некоторыми другими начинающими литераторами начала 1930-х годов почти всегда очень неправдоподобен. Письма Ивлина Во к Питерсу - это письма зоркого писаки, знающего рынки сбыта своей работы и готового предоставить все, что требуется. Оруэлл, напротив, нащупывает свой путь, все еще задаваясь вопросом, здесь, в свои двадцать с небольшим, каким писателем он хочет быть, и все еще безнадежно очарованный литературой ушедшей эпохи. К этому времени "длинная поэма" принадлежала эпохе Теннисона и Мередита, но, похоже, она занимала его несколько лет, пока наконец не появилась в виде "Лондонских удовольствий", "двух тысяч строк или около того, в королевской рифме, описывающих один день в Лондоне... огромный амбициозный проект", великая тщетная погоня Гордона Комстока за часами досуга в "Keep the Aspidistra Flying", о которой сказано, что она "никогда не станет той поэмой, которую он задумал - было совершенно точно, что она даже никогда не будет закончена". Опять же, свидетельством веры Мура в перспективы Оруэлла является то, что он был готов терпеть писателя, который, представляя свою первую книгу, заявил, что "не гордится ею" и хочет опубликовать ее анонимно. Здесь, на ранних этапах своей профессиональной жизни, Оруэлл был сам себе злейшим врагом.
Письмо Муру с упоминанием "конца этого семестра" и школьных каникул было отправлено из
