села в машину, заслужив на прощание сочувствующий взгляд старухи, и захлопнула за собой дверцу.
– Поедем, пожалуйста, – попросила она Шнайдера. – Эта бабка меня с ума сведет.
– Поедем в парк, – кивнул Шнайдер, – там можно будет поговорить без помех, – он выразительно посмотрел на торпеду, где мог быть спрятан «жучок». Кэт кивнула. Вид у нее был такой серьезный, что Шнайдер рассмеялся.
– Ну не переживай ты так, – сказал он покровительственно. – Все образуется, уверяю. Еще не было ни одной проблемы, которую я не решил.
«Но не в этот раз», – подумала Кэт, но ничего не сказала.
– Погода сегодня замечательная, – сказал Шнайдер. – В кои-то веки солнышко светит. Представляешь, в Берлине всего триста солнечных часов в году. Это значит, если весь июнь будет светить солнце, то потом мы его не увидим еще одиннадцать месяцев. Ужасно, да?
– Жарко, – Кэт сняла берет и положила его на колени.
Шнайдер быстро взглянул на нее и одобрительно улыбнулся. Сегодня она особенно красива, подумал он. В этом же голубом берете и плаще она пришла на первую встречу в Швейцарии. Вроде бы только месяц прошел, но как быстро все поменялось.
Наконец, приехали. Кэт и Шнайдер вышли из машины и медленно пошли вдоль по дорожке. Рассказ Кэт был коротким и почти спокойным, да и особо рассказывать было нечего: как приказали, шла к Зельцу, чтобы провести практическое занятие с бомбой, увидела, как его увозят двое мужчин в штатском, потом появилась сумасшедшая старуха – вот и все.
– Нет, еще не все, – серьезно сказал Шнайдер, доставая сигареты из кармана. – Кое-что нам еще нужно будет узнать, – он глубоко затянулся, задержал на несколько секунд дыхание и шумно выдохнул. – Едем к Зельцу, – решил он – посмотрим, что там происходит.
Они сели в машину поехали к дому Зельца. Кэт несколько раз украдкой взглянула на шефа. Сейчас он был не похож на себя: не говорил парадоксами, не шутил, взгляд его голубых глаз был сосредоточен и ясен, он делал сейчас большое и важное дело, и делал его профессионально, в такие минуты Кэт обожала его.
– Теперь послушай, – сказал Шнайдер, когда они остановились за два квартала до дома Зельца. – Вот, держи, – Шнайдер достал из чемодана папку, быстро вынул оттуда все листы и засунул туда журнал «Берлинер Иллюстрирте». – Ты сейчас пойдешь вон в ту курьерскую контору, скажешь, что хочешь отослать эту папку немедленно нашему другу в собственные руки. Можешь намекнуть, что это любовное послание. Потом приходишь в кафе и ждешь меня там. Повтори, пожалуйста.
Кэт повторила.
– Умница, – кивнул Шнайдер. – Давай, удачи.
Все прошло, как запланировано. Кэт заказала срочную доставку в курьерской конторе, потом зашла в кафе, заказала там стакан чаю с булочкой и стала ждать. Через долгие тридцать две минуты в кафе зашел Шнайдер. Вид у него был довольный.
– Все нормально, – сказал он. – Никого у Зельца дома нет: курьер позвонил, никто ему не открыл, папку курьер оставил у соседей, надо будет потом сказать Зельцу, чтобы забрал.
– То есть, его не арестовали? – спросила Кэт.
– Навряд ли. Иначе там бы уже была засада. Завтра с утра наведаемся к Кристофу, поговорим.
– О чем поговорим? – не поняла Кэт. Она все еще выглядела встревоженной.
– Поехали, – усмехнулся Шнайдер. – Нам надо еще с Центром связаться.
Соблазнение Кэт
И вот шифровка отправлена, Центр проинформирован о предательстве Бека, чемодан с рацией убран под кровать. Шнайдер пьет чай и, глядя на хмурое лицо своей подчиненной, готовится к неприятному разговору. А подчиненная сидит напротив него и рассматривает облупившийся лак на столе. В воздухе висит долгая мрачная пауза, тяжелая, как танк «Тигр».
Наконец, Кэт не выдержала.
– Александр Максимович, – сказала она решительно, – я прошу вас подыскать мне замену.
«Понеслась!» – обожгло Шнайдера.
– Почему заменить? – Шнайдер внимательно посмотрел на Кэт.
– Я не справлюсь, – заявила она твердо, взгляд ее был жестким и решительным, как на плакате.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я не могу!
– Но почему?
– Не могу, и все! – крикнула Кэт.
– Давай-ка потише, – предложил Шнайдер. – В крике правды нет. Ты знаешь, что? Ты налей себе тоже чайку, попей немного, да и рассказывай. А пока помолчим еще. Договорились?
Он подождал, пока Кэт нальет себе чай, и только когда она сделала пару глотков, разрешил ей говорить.
– Я думала, я умру сегодня, когда увидела, как Зельца увозят. Вы не думайте, я не боюсь. Вернее, я боюсь, наверное, но это не так, как обычно таракана боишься. Просто ведь я могла не выдержать, вы понимаете? Я могла побежать, заорать! Я не справляюсь!
– Так не побежала же, – улыбнулся Шнайдер.
– А вчера наорала на одну дуру в трамвае! Меня здесь все давит. И всюду Гитлер, Гитлер, Гитлер: на улице, в радио, в уборной, в кафе – он всюду! Меня уже колотит, когда я его вижу! Я взорвусь!
– Темперамент холерический, несдержанный, – процитировал Шнайдер воображаемое личное дело Екатерины Горюновой.
– Александр Максимович, почему вы надо мной издеваетесь?!
Шнайдер взял ее ладонь и нежно улыбнулся, как рафаэлевская Мадонна.
– Потому что я понимаю тебя, – сказал он ласково. – И очень хочу, чтобы ты выдержала.
– Нет, я, конечно, знаю, что я на задании, – Кэт высвободила руку, – что я должна выполнить свой долг, идет война и мы солдаты в этой войне. Я все это понимаю, Александр Максимович. Но я не могу так больше, вы можете это понять?
– Кать, Кать…
– Что, что?
– Милая, у тебя стресс, – сказал уверенно Шнайдер. – Не переживай, у всех бывает. Давай-ка мы это дело сейчас враз снимем, – Шнайдер достал из портфеля многозвездочную, как капитан, бутылку коньяка. – При стрессах – самая лучшая вещь. Тащи рюмки!
Рюмок не было, стали пить из стаканов.
– Хороший коньяк, да? – спросил Шнайдер после первой дозы.
– Теплый, – сказала Кэт.
– Знаешь, что хотел бы тебе сказать… – произнес Шнайдер задумчиво
– Да я знаю, – сказала Кэт. – Но я уже больше месяца здесь, и ни конца, ни края этому не видно. Я не выдержу тут еще, честное слово, я просто сорвусь! Сколько это будет еще продолжаться?
– Недолго, – сказал Шнайдер уверенно. – Совсем недолго.
– Когда война только началась, все тоже говорили, что совсем скоро – все, конец. А что получилось?
– Катя, дорогая, – Шнайдер осторожно взял радистку за руку и сочувственно заглянул ей в глаза. – Опомнись!
– Что вы от меня хотите?!
– Давай-ка выпьем еще по одной, и я тебе объясню. Давай, за победу.
Они снова выпили.
– Катенька, – сказал Шнайдер. – Я сейчас не буду взывать к твоему чувству долга, напоминать о присяге, которую
