мяч, с террасы пахло лесной малиной. Шелти облизывался, глядя на серебряную корзинку со печеньем:
– Тебе можно только одно, – нарочито строго говорила Марта, – вырастили из пастушеской собаки попрошайку… – Шелти терся рыжей головой о ее руку:
– Ворон с Максимом играли в баскетбол, Волк разбирался с документами из конторы, Густи утыкала нос в каникулярные задания. Ник сидел над книжкой, как обычно, а мы с мамой пекли блины к чаю… – Генрих не знал, когда окажется дома:
– Я еще не нашел дочек дяди Эмиля, не отыскал дядю Джона, и не выяснил, кто была девушка в метро… – из-за приоткрытой двери кабинета он услышал раздраженный голос:
– Я понимаю, что есть разнарядка на рабочих, но, товарищ секретарь райкома, ребята устали после смены… – трубку брякнули на рычаг. Секретарь всунулся в комнату политической учебы:
– Ты еще здесь, – обрадовался он, – хочешь пойти на запись новой передачи? «Клуб веселых и находчивых», студенческие конкурсы, танцы, буфет… Ты у нас, в конце концов, тоже студент… – Генрих подумал, что неизвестная девушка из метро может где-то учиться:
– Вдруг я ее там увижу… – сердце трепыхнулось, – увижу и тогда… – он велел себе успокоиться:
– Или на вечер придет Густи и я смогу с ней поговорить. В такой толпе нас никто не заметит. Вряд ли на записи появятся работники Комитета… – Генрих захлопнул блокнот:
– Глажу рубашку, чищу ботинки и я в пути… – секретарь крикнул ему вслед: «Галстук не забудь!».
Павел Левин пришел в ДК МГУ в надежде увидеть Дануту. Билеты на запись КВН принесла домой Аня:
– Тебе лучше отдохнуть, – посоветовала девушка сестре, – тебя только три дня, как выписали из больницы… – Надя отозвалась:
– Ничего страшного. Врачи объяснили, что операция шла по новой технике. Никаких ограничений на танцы и спорт у меня нет… – при выписке ее уверили, что тонкий шрам на плоском животе скоро сгладится:
– У профессора Персианинова золотые руки, – благоговейно сказала личная медсестра, приставленная к Наде, – вас оперировал член-корреспондент Академии Наук, товарищ Левина… – Надя не видела своей истории болезни, но подозревала, что документ переправили так же лихо, как и остальные бумаги Левиных:
– Впрочем, что подозревать, – вздохнула она, – комитетчик мне русским языком сказал, что у меня случился перитонит… – неприметный человек явился к Наде с пышным букетом осенних астр и папкой серого картона:
– Распишитесь здесь, Надежда Наумовна, – вежливо сказал он, – где галочка. Вы подтверждаете, что ознакомились с наказанием в случае разглашения секретных данных… – вложив в ее руку паркер, он добавил:
– В пределах юрисдикции Уголовного Кодекса СССР. Как известно, некоторые деяния, согласно приговору суда, караются смертной казнью… – несостоявшаяся беременность Нади стала государственной тайной:
– Как и остальное, случившееся в Новосибирске, – горько подумала она, – но теперь, может быть, Комитет оставит меня в покое. Они искалечили меня, лишили возможности иметь детей, я им больше не нужна… – Надя боялась за сестру:
– Они могут приняться за Аню, заставить ее разыгрывать мою роль, шантажировать ее судьбами меня и Павла… – комитетчик убрал расписку:
– Благодарю. Отдохните до Нового года, – добродушно велел он, – потом вас ждет новое задание… – Надя дернула щекой:
– Они от меня не отстанут. Будут подкладывать под нужных людей, пока я не вымотаюсь и не состарюсь… – она внезапно поинтересовалась:
– Вы слышали такую фамилию, Котов, товарищ сотрудник органов государственной безопасности… – голос девушки дышал презрением, – он ваш коллега, то есть старший коллега… – ничего не ответив, комитетчик поднялся:
– Собирайтесь. Скоро за вами придет машина… – узнав от Ани о записи передачи, Надя отмахнулась:
– Я сегодня была на репетиции в училище, а завтра меня ждет товарищ Моисеев… – руководитель ансамбля сам позвонил Наде:
– Наслышан о вашей болезни, – озабоченно сказал он, – но, судя по голосу, вы, что называется, вернулись в строй… – в разговорах с братом и сестрой Надя заставляла себя улыбаться:
– Они ничего не должны знать. Если я хоть обмолвлюсь о случившемся на самом деле, я их никогда в жизни больше не увижу… – билетами Аню снабдили в факультетском комитете комсомола:
– Я участвую в викторине по общественным наукам, – заметила сестра, – это большая ответственность. Там будет студенты старших курсов и даже аспиранты… – Надя подула на накрашенные гранатовым лаком ногти:
– Я в тебе не сомневаюсь… – она скосила глаза на программу передачи, – но Боже, какая скука. Общественные науки, естественные науки, технические науки… – Надя зевнула, – и вальсы под духовой оркестр… – Аня подняла бровь:
– По слухам, наша самодеятельность собирается играть джаз. Но есть и творческий конкурс, танцы, песни… – Надя по-кошачьи томно потянулась:
– Посмотрим, как выступят театральные вузы… – пухлые губы усмехнулись, – мне ли соперничать с будущими киноартистками… – пройдя в гардеробную, она поинтересовалась из-за кедровой двери:
– Павел, что, останется дома… – брат, закрывшись большим альбомом для набросков, возмутился:
– И не подумаю! Я такой же студент, как и вы, только профессионального училища. Почему я должен сидеть дома… – он подумал, что Данута может прийти на съемку:
– Она учится в университете, наверное, на филологическом факультете… – девушка так и не позвонила в мастерскую Неизвестного, – но я не могу просить Аню найти ее, иначе придется рассказывать и все остальное… – он понял, что никому не хочет говорить о Дануте:
– Даже Витьке я объяснил, что просто пригласил девчонку потанцевать на поплавке… – вовремя вспомнив, что приятель в трауре, Павел все же добежал до Спасопесковского переулка:
– Проверить, как у тебя дела… – сказал он Виктору, – мы сегодня идем в ДК МГУ на концерт и запись передачи, но ты еще папу не похоронил… – тело Алексея Ивановича пока оставалось в морге института Склифосовского. Виктор кивнул:
– Я слышал о КВН. Туда собираются кое-какие папины ребята… – он взялся за телефон:
– Сейчас узнаем, где они встречаются… – Павел появился на улице Герцена после пары рюмок коньяка в кафе «Молодежное». Он сразу сошелся с парнями, знакомцами Алексея Ивановича:
– Они знали, кто я такой… – Павел скрыл улыбку, – новости путешествуют быстро. Как говорится, Москва большая деревня… – ребята звали Павла Гудини. Аплодируя сестрам, он услышал капризный голосок девчонки рядом:
– Почему Гудини? Ты фокусник, что ли… – девица прицепилась к нему в гардеробе ДК:
– Надо было мне не помогать ей снять пальто, – недовольно подумал Павел, – но по этикету так положено, она стояла рядом. Ладно, я ее стряхну на танцах… – девица не отлипала от него во время студенческих викторин. Девушка сама положила его руку себе на плечо:
– Она не из комитетских сотрудников, обыкновенная студентка… – Павел все время искал глазами Дануту, – нет, я ее не вижу. Но здесь больше тысячи человек, в такой толпе легко затеряться… – Надя приняла свою корону, зал заревел: «На бис! На бис!». Выйдя на сцену в опасно коротком платье и высоких сапогах, сестра спела «Stand by me»:
– Она ловко вывернулась, – уважительно подумал Павел, – сделала вид, что это песня угнетенного негритянского меньшинства в США… – низкий, хрипловатый голос летел над замершим залом:
– So, darling, stand by me, stand by me… – пристроив корону на распущенных локонах темного каштана, Надя звонко крикнула:
– На бис, товарищи, я спою в танцевальной части нашего вечера… – хлопая сестре, Павел почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, он едва сдержал ругательство:
– Лубянская тварь и здесь нас пасет. При галстуке явился, мерзавец, изображает студента… – невысокий комитетчик с прибалтийским акцентом, допрашивавший Виктора Лопатина, не сводил глаз с Нади.
– В Антарктиде льдины землю скрыли,
Льдины в Антарктиде замела пурга,
Здесь одни пингвины прежде жили….
Парень в ярко-красной рубашке, с модным, узким галстуком, вывел лихую синкопу на трубе. Толпа
