украинцы, если мы примем ваше предложение? Они, пожалуй, скажут, что Сталин и Молотов оказались менее надежными защитниками русских и украинцев, чем Керзон и Клемансо. С каким лицом я вернулся бы тогда в Москву? Нет, пусть уж лучше война с немцами продолжится еще немного дольше, но мы должны оказаться в положении компенсировать Польшу за счет Германии на Западе.
Во время пребывания Миколайчика в Москве он спрашивал меня, какую границу Польши на Западе признает советское правительство? Миколайчик был очень обрадован, когда услышал, что западной границей Польши мы признаем линию по реке Нейсе. В порядке разъяснения нужно сказать, что существуют две реки Нейсе: одна из них протекает более к Востоку, около Бреславля, а другая — более к Западу. Я считаю, что западная граница Польши должна идти по западной Нейсе, и прошу Рузвельта и Черчилля поддержать меня в этом.
Другой вопрос, по которому я хотел бы сказать несколько слов, — это вопрос о создании польского правительства. Черчилль предлагает создать польское правительство здесь, на конференции. Думаю, что Черчилль оговорился: как можно создать польское правительство без участия поляков? Многие называют меня диктатором, считают меня не демократом, однако у меня достаточно демократического чувства для того, чтобы не пытаться создавать польское правительство без поляков. Польское правительство может быть создано только при участии поляков и с их согласия. Подходящий момент для этого был прошлой осенью, когда Черчилль приезжал в Москву и привез с собой Миколайчика, Грабовского и Ромера. В Москву тогда были приглашены и представители люблинского правительства.
Между лондонскими и люблинскими поляками была устроена встреча. Наметились даже некоторые пункты соглашения. Черчилль об этом должен помнить. Затем Миколайчик уехал в Лондон с тем, чтобы очень скоро вернуться в Москву для завершения шагов по организации польского правительства. Вместо этого, однако, Миколайчик был изгнан из польского правительства в Лондоне за то, что он отстаивал соглашение с люблинским правительством. Нынешнее польское правительство в Лондоне, возглавляемое Арцишевским и руководимое Рачкевичем, против соглашения с люблинским правительством. Больше того: оно относится враждебно к такому соглашению. Лондонские поляки называют люблинское правительство собранием преступников и бандитов. Разумеется, бывшее люблинское, а теперь варшавское правительство не остается в долгу и квалифицирует лондонских поляков как предателей и изменников. При таких условиях как их объединить? Я этого не знаю.
Руководящие лица варшавского правительства — Берут, Осубка-Моравский и Роля-Жимерский — не хотят и слышать о каком-либо объединении с польским правительством в Лондоне. Я спрашивал варшавских поляков, на какие уступки они могли бы пойти? Ответ был следующий: варшавские поляки могли бы терпеть в своей среде таких лиц из числа лондонских поляков, как Грабский и Желиговский, но они и слышать не хотят о том, чтобы Миколайчик был премьер-министром. Я готов предпринять любую попытку для объединения поляков, но только в том случае, если эта попытка будет иметь шансы на успех. Что же делать? Может быть, вызвать сюда варшавских поляков? Или, может быть, вызвать их в Москву и там с ними поговорить?.. Во всяком случае, я с чистой совестью могу сказать, что новое варшавское правительство, возглавляемое Берутом и Моравским, имеет никак не меньшую демократическую базу, чем, например, правительство де Голля.
В заключение я хотел бы коснуться еще одного вопроса, очень важного вопроса, по которому буду говорить уже в качестве военного. Чего я, как военный, требую от правительства страны, освобождаемой Красной Армией? Я требую только одного: чтобы это правительство обеспечивало порядок и спокойствие в тылу Красной Армии, чтобы оно предотвращало возникновение гражданской войны позади нашей линии фронта. В конце концов, для военных довольно безразлично, какое это будет правительство, важно лишь, чтобы им не стреляли в спину. В Польше имеется варшавское правительство. В Польше имеются также агенты лондонского правительства, которые связаны с подпольными кругами, именующимися «силами внутреннего сопротивления». Как военный, я сравниваю деятельность тех и других и при этом неизбежно прихожу к выводу: варшавское правительство неплохо справляется со своими задачами по обеспечению порядка и спокойствия в тылу Красной Армии, а от «сил внутреннего сопротивления» мы не имеем ничего, кроме вреда. Эти «силы» уже успели убить 212 военнослужащих Красной Армии. Они нападают на наши склады, чтобы захватить оружие. Они нарушают наши приказы о регистрации радиостанций на освобожденной Красной Армией территории. «Силы внутреннего сопротивления» нарушают все законы войны. Они жалуются, что мы их арестовываем. Я должен прямо заявить, что, если эти «силы» будут продолжать свои нападения на наших солдат, то мы будет их расстреливать. В конечном итоге, с чисто военной точки зрения, варшавское правительство оказывается полезным, а лондонское правительство и его агенты в Польше вредными. Конечно, военные люди всегда будут поддерживать то правительство, которое обеспечивает порядок и спокойствие в тылу, без чего невозможны успехи Красной Армии. Покой и порядок в тылу — одно из условий наших успехов. Это понимают не только военные, но даже и невоенные. Так обстоит дело».
Черчилль пытался возражать, говоря, что у советского правительства и британского правительства различные источники информации. Мол, британское правительство не считает, что люблинское правительство представляет хотя бы ⅓ польского народа. Таково мнение британского правительства. Конечно, оговорился британский премьер, тут возможна ошибка. Нельзя, разумеется, верить каждому рассказу людей, приезжающих из Польши. Но тут же признал, что нападения на Красную Армию в тылу недопустимы.
И сразу же, явно пытаясь сохранить лицо, заключил, что британское правительство не считает, что у люблинского правительства имеются какие-либо основания рассматривать себя как опирающееся на широкую базу, поскольку, по крайней мере, можно судить по имеющейся у британского правительства информации, которая, конечно, может быть и небезупречна…
Этим британский премьер полностью признал правоту Сталина и косвенно — свое поражение.
Молча слушавший все это президент Рузвельт закончил встречу фразой, ставшей знаменитой: «Польский вопрос в течение пяти веков причинял миру головную боль…»
И Черчилль, стараясь, чтобы последнее слово на этом совещании осталось за ним, заключил: «Надо постараться, чтобы польский вопрос больше не причинял головной боли человечеству».
* * *
И все же Черчилль решил взять реванш. На встрече со Сталиным 10 февраля, в присутствии Молотова и Идена, он с деланой озабоченностью заявил:
— Я буду откровенен. Я не знаю, что происходит в Польше, и в отношении информации о событиях там целиком
