скользит со стального наконечника в замок. Индикатор контейнера тухнет, после чего этот неприятный человек поднимает крышку, приглашая меня посмотреть внутрь. Кирпич, лежащий на антиударном материале, не стоит бурного выражения эмоций. Молчу и в тайне надеюсь, что моя безразличная усмешка хоть немного задела Увальня. На самом деле мой разум находится в смятении, ибо такой розыгрыш было трудно представить. Смысл остается непонятен, но старый плут решает не тянуть с объяснениями.
— Купил свою же пустышку, за тысячу монет, вот как теперь легенды оценивают. Наша затея в целом удалась. Забросили в парк коробочки с неведомой, но желанной начинкой, а ты еще слух пустить помог. Народ повелся, самые азартные все дела побросали, и такие интриги с потасовками ведут, любо дорого глядеть. Сами не скучают, и зрителям потеха, и нам доля полагается, хоть и маленькая. Только это забавы для романтиков, а у меня свои планы, более практичные, и дохода от них несравненно больше. Поможешь, возьму в долю, только это надолго, до конца.
Все эти откровения мало меня удивляют, смущает только раскол внутри организаторов. Мне уже хочется скорее сбежать из тесного и темного сарая, поэтому приходится хоть что-то ответить, дабы не выглядеть марионеткой:
— С чего бы вдруг такое доверие? Здесь полно прохиндеев, готовых отказаться и от вершины, и от всего на свете, лишь бы заработать или потешить ложное эго.
— У тебя сознание свободно. Можешь наперед смотреть и разумные решения принимать, — говорит Увалень, переходя в роль настоящего торгового представителя. — Только такому можно серьезное дело поручить.
— Кстати, ради чего ты все это затеял? Деньги ради денег? Судя по всему, ты еще с эпохи перемен живешь, со старыми ценностями.
— Много ты понимаешь в жизни. У вашего поколения головы одними только мечтами и заняты, никакой заботы о благополучии реальном, — Увалень сочувственно кивает, но не спешит отступать. — Забудь про эту вершину, ее еще покорить надо. На меня поработаешь, по своим связям награду обеспечу, сделаем отчет об успешном восхождении, причем с гарантией и без риска. Побегаешь немного, поможешь бизнес наладить, там все просто.
Медлить даже не думаю, сразу говорю, что на языке вертится:
— Нет уж, извини, окольных путей не ищу. Потом всю жизнь буду знать цену успеха, если ты меня вообще не обманываешь. Лучше честно пойду, ибо знаю, что не только результат важен, но и средства, отчет, по-моему. Не подделать, — договорив, начинаю складывать вещи в рюкзак.
— Тебя глюки уже навещали? — неожиданно спрашивает увалень. — Ага, вздрогнул, то-то. Следящая система не дура, все видит. Пойдешь дальше, она такое устроит, мало не покажется. Последний раз предлагаю, либо ты со мной мечту осуществишь, либо сам по себе, по уши в неприятностях, — Увалень недовольно сопит, глядя на мои молчаливые сборы. — Ну, иди-иди, найду другого, более умного.
Стою, не решаюсь повернуться, ибо вижу в руках Увальня, спрятанных под столешницей, маленький, но смертоносный арбалет. Понимаю, что он колеблется, и любое мое действие может спровоцировать непоправимое. Тяну паузу, сколько могу, в намерениях этого афериста разбираться не хочу и не могу, потому как желаю просто выжить. Увалень замечает направление моего взгляда, открыто достает свое оружие, и, ухмыльнувшись, продолжает держать меня под прицелом.
— Тебе, по-моему, все до лампочки, — говорит старый тиран.
— Да, есть немного. У меня иногда такое ощущение, что меня здесь как бы нет, стою в стороне и наблюдаю, удобно, когда сам себе не важен, иначе не дошел бы так далеко.
— Такие тайны уносить нельзя. Знаю, что тебя парк не спасет, и как честный человек, ты молчать не будешь, поэтому нет у тебя иного пути.
— Целься лучше, чтобы в позвоночник попасть, иначе ноги не отнимутся, и у меня будут шансы выскочить наружу, а там люди, съемки на глобальную камеру, и вряд ли эти кадры вырежут и замнут. А рассказывать про твои дела темные, себе дороже, ибо некогда с судами и расследованиями носиться. Мечта привлекательнее мести.
— Конченый псих. Да ты сам голову сложишь. Ему помочь пытаешься, а он нос воротит. Думаешь, система тебя такого разумного до конца за ручку доведет? Эх, что с дурака взять. Надеюсь, что живой останешься, — он опускает свою опасную игрушку, и, сделав вид, будто меня нет, начинает возиться со своими вещицами.
Выхожу наружу, напоследок козырнув двумя пальцами. Усмехаюсь над выдержкой и уверенностью в собственной непогрешимости старого плута. Нашел кого искушать и запугивать. Пси-программа отстраненности сработала идеально, отбив желание менять планы, подчиняться и искать сомнительную выгоду. Прохожу мимо караульных, с грустью смотрящих на упущенную жертву. Смело шагаю по улочке, низко натянув шляпу. Искать маленького воришку уже передумал, а тем более наказывать, даже благодарен ему, за то, что привел туда, где глаза на некоторые вещи открывают. Оставалось только без проблем покинуть лагерь и забрать окаянный контейнер.
Потерянный
Ощущалась странная недосказанность, будто меня все равно обманули, только что угрожали бедами и расправой, но отпустили как обреченного на поражение. Покидая лагерь, с интересом смотрю по сторонам. Вокруг царят противоречия и контрасты. Одни путники готовятся к выходу, другие что-то возбужденно обсуждают, третьи возятся со снаряжением. Мне известно, что эта стоянка последняя перед решающим восхождением. Нечему удивлять, народ нервничает. Подхожу к каменному останцу, вижу уставшую группу в испачканной одежде. По хмурым лицам догадываюсь, что вершину они не осилили, откатились, и то ли отдыхают, то ли крепятся перед новым рывком.
Эшли так и лежит рядом с палаткой. Замечает меня, поднимается на локтях, с видом смертельно больного, будто намекая, что не прочь поговорить, но не настаивает. Выглядит он уже не как рассудительный философ, а скорее, как жертва. Из уважения к барабанщику, останавливаюсь, решив поинтересоваться его небывалыми успехами и странным состоянием. Все-таки обогнал меня. Мы постепенно разговорились. Эшли долго делится своими переживаниями в пути, как попал в лагерь Увальня и другие мелочи, но до сути так и не доходит, особенно на вопросы о Валентине отвечает пространно. В конце концов, мне надоедает его абстрактная речь.
— Ладно, пусть это останется твоим секретом, а мне пора, — говорю бывалому хиппи, и поднимаюсь, чтобы идти.
— Постой, не нужны мне теперь секреты. Вообще ничего не нужно. Все тлен и суета. А Валик, он… Повздорили мы немного, во взглядах не сошлись. Оказывается, нам разной свободы хотелось. Остановились в прекрасном лагере, там, на плато, столько добрых людей, даже уходить не хотелось. А он, певчая душа. Улетел Валентин, хотел показать мне, что ему нет покоя в одном месте. Так расчувствовался, в
