— Посмотрим на твое поведение. — Ушла от ответа, слишком опасалась давать ложные надежды. А мыслить разумно — может, когда-нибудь потом, но не сейчас, когда Глеб так близко, а мое сознание еще расплавлено счастьем и удовольствием.
— Ты изменилась. Раньше другой была… — Не похоже, что Ольховского расстроил этот факт. Он продолжал улыбаться, поглаживая мои волосы, шею и плечи, а сам приближался. Все теснее, плотнее. Меня в себя вжимал.
— Хорошие учителя, знаешь ли… — Нервно дернула плечами, попыталась улыбнуться.
— Понимаю. Прости меня. Третий букет, кстати, именно по этому поводу.
— Хорошие учителя… — Столько грусти было в его голосе… Я уже сама к нему прижималась, пряча лицо на груди. Глеб положил подбородок на мою макушку и легонько раскачивался. — На самом деле, с этого надо было начинать — с просьбы о прощении. Я всю дорогу готовил речь, но что-то запутался. Пойдем есть, Настюш?
— Отличный ход! Просить прощения и тут же кормить! Я запомню. — Вывернулась из его рук, с любопытством направилась к столу. Потому что желудок давно уже забыл про когда-то съеденные пельмени, и вопрос еды был очень актуальным.
— Теоретически это возможно. Я думаю, проблем не возникнет.
А вот в этом он сильно ошибался.
Часть 2. Глава 24
Просыпаться в объятиях любимого мужчины после тысячи с лишним одиноких ночей — упоительно. Видеть его улыбку и скользящий по лицу взгляд, наполненный нежностью, — нечто, подводящее близко к счастью.
Вспомнить, что ты уснула, не поставив будильник, а за окном уже светло — беда и засада. Уже несколько дней я занималась только выяснением отношений с Глебом. Учеба, работа — все было задвинуто на задний план. А они никуда не делись, и профукать еще один день, расслабляясь и нежась, я себе позволить не могла. А так хотелось бы…
Подорвалась, как ошпаренная, на что Ольховский только удивленно бровь приподнял.
— Что случилось, Настюш?
— А ты на работу не ходишь обычно? Только для встречи со мной тот офис снял? — пыталась сообразить, за что хвататься в первую очередь. Голова взрывалась от мыслей, внезапно в нее ворвавшихся, и поэтому ответила грубовато. Хоть Глеб ни в чем и не был виноват сейчас.
— И тебе доброе утро, милая. — Его настроение, похоже, было трудно испортить.
— Извини. Не хотела быть резкой. Просто обалдела от того, что уже так светло… Сколько времени сейчас?
Глеб поднял часы, брошенные на прикроватную тумбочку.
— Половина одиннадцатого. Да, разоспались мы с тобой…
— Черт. Мне сегодня в универ нужно. И на работу. Родион Юрьевич уже меня потерял… — Не стала добавлять, что еще хочу встретиться с Залесским. Кому, как не мне, обсуждать с ним вопрос об отчестве и фамилии Максима? Я когда-то попросила его назваться отцом моего ребенка, мне и нужно обращаться за отказом.
— Тогда пойдем позавтракаем. И будем собираться. Я тебя отвезу, только скажи, куда надо.
— Ты не спешишь никуда?
— Я сам себе хозяин, Настя. Могу себе позволить иногда и прогулять. Хотя обычно я на месте уже в восемь утра.
— Зачем так рано? — я бегала по комнате, выуживая вещи из шкафа, копалась в комоде, чтобы найти подходящее белье. Обычно все готовлю с вечера, и утром не приходится тратить время на лишние сборы. Но это обычно, когда Глеба нет в моей жизни, и даже намеков на его появление не ожидается…
— Еще нет пробок. И я лучше соображаю по утрам. А вечером остается больше времени на отдых и приятные занятия.
Какие приятные занятия — уточнять не стала. Уверена, Глеб не жил монахом все это время, в отличие от меня. И глупо было бы на это обижаться. Но одно дело — подозревать, а совсем другое — получить подтверждение своих подозрений. Главное, чтобы никакие его увлечения теперь не помешали нашей жизни…
Эта мысль расстроила. Но зацикливаться на ней было некогда. Я уже бежала на кухню, чтобы хоть кофе сварить. Завтрак можно было организовать из того изобилия еды, которое Глеб притащил ночью.
Букеты, стоявшие на столе, заставили улыбнуться, на время забыв обо всех неприятностях. Я давно не получала цветы, да еще и в таких количествах… Глеб решил не рисковать, и все-таки выбрал белоснежные хризантемы — действительно, мои любимые. Я его не обманывала, и не для экономии просила дарить их. Сейчас эти огромные белоснежные шапки уверенно пушились в вазе, радуя глаз и грея душу. Столько времени прошло — а помнит, и это не может не волновать
Третий букет был бы просто находкой для Макса: прекрасное пособие для изучения всех цветов и оттенков радуги. Правда, половине из них я не смогла бы и название подобрать, как и растениям, из которых его собрали. Герберы, альстромерии, ромашки — на этом мои познания закончились. Но, будь Максимка дома, я бы обязательно выяснила, что сюда входит еще. И желательно быстро — до момента, пока сын не успел разобрать красивую корзиночку на отдельные веточки и лепесточки. У него отлично получалось познавать мир, раскладывая его на части. Грела надежда, что когда-нибудь Максик научится и обратно все складывать…
— Я угадал? — Глеб подобрался неслышно, остановился за спиной. Неизвестно, как долго он наблюдал, как я любовно рассматривала и гладила каждый лепесток.
— Ты молодец. Из такого набора всегда можно выбрать что-нибудь на свой вкус. — Я улыбнулась, принялась изображать усиленную суету вокруг плиты.
— Если бы знал, что тебя они так порадуют, взял бы еще парочку. Чтобы уж точно не промахнуться.
Ну, как объяснить, что я была бы счастлива, получив от него и простые ромашки? Или пучок незабудок? Когда-то он радовал меня такими мелочами, и это были самые лучшие подарки…
Мы быстро позавтракали и собрались на выход. Глеб подкинул меня на работу, долго не мог выпустить из машины: поцеловал на прощание один раз, потом другой, отодвинулся, погладил мое лицо, и снова полез целоваться. Хорошо, что на подземном паркинге было темно и безлюдно, иначе — конец бы моей репутации…
Родион Юрьевич долго пытал меня на предмет — что же будет с компанией и тем пакетом акций, которые мы не можем выкупить. Спрашивать о том, где я пропадала, не стал — видимо, постеснялся. А может, решил, что я с головой ушла в решение насущных проблем.
А я не знала, что ему ответить. Ведь ничего, кроме обещаний Глеба, что он убедит «Вымпел» отказаться от покупки, на руках не имела. Было здорово верить Ольховскому, глядя прямо в его глаза, ощущая его объятия… А когда наваждение спало, и я подумала обо всем по-трезвому… Когда никто не мешал здраво рассуждать и мыслить… Стало немного не по себе.
Снова закрались сомнения и тревоги: а точно ли он сделает все, как обещал? Может, просто водит меня за нос? А потом заберет все себе, а я останусь у разбитого корыта?
