— Что происходит вообще? — надеюсь, пар из ноздрей ему отчётливо виден.
— Никакой свадьбы не будет! — холодно отрезает Рижский, сверкая своими синющими глазищами. Прочесывает ладонью растрепанные кудри и сжимает челюсть до хруста.
Эй-ей, побереги эмаль, дружище.
— Тебе-то какое дело? — выплевываю я. — Чем тебя так чужое счастье задело?
— Счастье? — выдыхает он. Радужка в глазах так расширяется, что убивает всю синеву, оставляя только черную бездну. Пугающую до коликов в животе.
Что я сказала-то?
— Клянусь, никогда я ещё не был так близок к убийству. Что за представление ты разыгрываешь? — подходит ко мне вплотную, дышит своим огнем неправедным.
— Это я-то? Тебя черте где носило три дня, ни слуху, ни духу, явился чужую свадьбу портить! У тебя с головой все нормально?! — снова перехожу на ор, ибо нефиг тут сцены непонятные закатывать.
— Я свое забираю! — орет он в ответ. — Не будет никакой свадьбы, поняла?!
— Какое… свое… — оторопело спрашиваю я.
Я чего-то не знаю?
И версии в моей голове проплывают — одна хуже другой. Настолько ужасные и невозможные, что в желудке аж узел закручивается. Он и Майя… не могли ведь, да? Бред сумасшедшего. Клиника просто!
— А ты что думала? — зло бросает он.
— Я… если честно, вообще об этом не думала, — трясу головой в неверии. — Так все серьезно? — болезненно проглатываю ком.
Он смотрит на меня, словно я идиотка. А идиотка и есть, наверное. Понастроила планов, а я только ширмой, получается, была. А Май… как она могла? Господи, сердце сейчас треснет, растекаясь кровавой лужей. Не помню, чтоб так отвратительно щемило, когда я о Стасе узнала с его многочисленными похождениями.
Отступаю на пару шагов назад, глубоко вдыхаю, пытаясь пустить воздух в сжатые лёгкие. Лишь бы не стошнило. Лишь бы не стошнило.
— А ребенок чей? — едва шевелю губами, но звук все равно издается.
— Ты беременна? — в самом настоящем ужасе округляет он глаза.
— Да при чем тут я! Стоп. А почему меня похитил тогда?
— В смысле?! — кипит гневом мужчина.
Все. Я окончательно перестала что-либо понимать. В голове какая-то каша. Он, Майя, Влад. Когда они успели? Или я тут жестко шизофренирую, или у меня неверные вводные данные.
— Рижский, — выдыхаю я. — Что происходит?
От моего спокойного тона он на секунду застывает, потом снова нервно запускает руку в волосы.
— Сам не понимаю, — отчаянно говорит он. — Просто знаю, что не могу этого допустить. Почему он, Агния? Почему ты выбрала его, после всего, что было?
Вскидывает на меня глаза, полные растерянности. И боли, наверное. Не знаю. Ничего уже не знаю.
— К-кого? — лепечу я.
Мы снова заходим в тупик. Стоим, как два истукана, посреди парковки, рядом шныряют разодетые люди, вдалеке сигналят машины, кто-то выносит невесту на руках из дверей.
Мой взгляд цепляется за розовые локоны, и я тут же в панике перевожу взгляд на парочку, выходящую из ЗАГСа.
— Блин, она меня убьет! — сквозь зубы выдыхаю я.
— Кто? — прослеживает мой взгляд Рижский.
— Какого черта, Гусь! — налетает на меня разъяренная невеста. — Моей свидетельницей пришлось быть работнице ЗАГСа! Вот это позорище!
И если гнев лучшей подруги я могу снести, то осуждающий взгляд ее мужа, медведя, поглаживающего свою беременную медведицу по плечу, — никак.
— Меня похитили! — приподнимаю вверх все еще замотанные скотчем руки.
Взгляд сурового великана тут же перемещается с меня на Рижского. С секунду буравит его. Одно точное движение, и Леша падает на землю. Нокаут, господа.
Глава 41. Любовь через боль
Рижский
— Ты — идиот! — в третий раз уже произносит фея, прикладывая к моему носу какую-то тряпку.
Кровь не останавливается, хлещет, будь здоров, так, что очевидно, без медиков не обойтись. Ну, на этот раз, хотя бы получил за дело. Если бы моей беременной невесте испортили свадьбу, я бы тоже за нее начистил морду уроду. Обидно только, что уродом этим оказался я сам.
— Ай, ай, — шиплю от боли, когда фея в очередной раз прикладывает мне импровизированный компресс.
— Так тебе и надо, — не успокаивается она. — Больше будешь слушать всяких…
— Согласись, все выглядело неоднозначно! — сквозь зажатый нос гундошу я.
— Это все Света, сучка крашенная! Она записку мою выкинула, зуб даю.
Размахивает руками, снова задевает мой многострадальный нос. Я издаю совсем не мужественный стон боли.
— Если все так — уволю ее к чертям, — снова гундошу. — Но и ты могла сразу мне о своем бывшем рассказать! — всё-таки и ее вина в этой неразберихе есть, не надо все на одну голову сыпать.
— Согласна, — безропотно кивает фея. — А ты мог бы удосужиться взять долбанную трубку, хотя бы раз. Или письма на почте почитать.
Ее руки снова взлетаю вверх, я рационально отшатываюсь подальше к стеночке. Народ в очереди к костоправу странно косится в нашу сторону.
— У меня был завал, — это не оправдание, это констатация.
— На том и порешили, — она сводит брови домиком, складывает руки на груди и плюхается рядом со мной на жёсткую скамью.
— Так… — начинаю я. — Стас…
— Отправлен в далекое пешее. Сразу же!
— Хорошо. А фото?
— Я случайно на него упала! Дубасила его веником этим идиотским и на плитке поскользнулась. Угадай, кто был свидетелем моего провала?
— Зачем все это Свете?
— А ты не догадываешься? — ехидно фыркает она.
— Да не может быть. Она за годы работы ни разу…
— Давай признаем, ты не самый наблюдательный человек. А ещё я серьезно подозреваю у тебя близорукость! — бухтит фея, вновь размахивая руками.
Я снова отшатываюсь, прикрывая нос рукой. Мужичок, сидящий напротив с перевязанными окровавленной марлей пальцами, издает смешок.
