— Ты сделал татуировку! — воскликнула я. — "Hada". Что это значит?
— Читается, как "ада", в переводе с испанского — фея.
Я быстро-быстро заморгала, прогоняя совершенно неуместные слезы. Потянулась к его губам и выдохнула:
— Идиот, это же навсегда.
— Как и ты.
И вечер был идеален. Просто и-де-а-лен. Если бы не одна долбанная прядь.
И вот последствия!
— Агния, — ревёт мужчина с той стороны.
А по имени он зовет меня только на работе и только, когда зол. То есть частенько, ага.
Барабанит в дверь. Громко, сильно. Держись, дверь, держись, родненькая.
— Завтра на работу выходить! Как ты себе это представляешь?!
— Надень бандану, — сдавленно пищу я.
— Бандану?! — натурально звереет Рижский.
Так и вижу эту его пульсирующую венку на лбу. И глаза чернющие от злости. И слюни пузырями, как у бешеной собаки. Все, решено, я остаюсь жить в ванной. Вода есть, а вода — это жизнь! А еда… можно и шампунем попитаться, в конце концов, написано, что он из натуральных ингредиентов!
Жесткий стук в дверь затихает. Слышится тяжёлый вздох, а затем глухой хлопок. Это он головой, узнаю звук!
— Зачем ты это сделала, фея? — уже спокойнее спрашивает он.
— Меня твоя прядь отросшая бесила! Я думала тихонечко ее подравнять, пока ты спишь.
— Триммером?! — снова взлетает мужской голос.
— Я ножниц не нашла. Вот и… Но я же старалась! Аккуратно прядь на бок уложила, думала раз и все, укорочу одним движением, а тут ты дернулся во сне! А я насадку не поставила… прости, прости, прости, — изливаю душу в узкую щель между откосом и дверным полотном.
— Моя месть будет жестокой!
— Хочешь, я себе что-нибудь тоже сбрею?
Смотрю в зеркало, скептично оценивая, что там уже дальше некуда просто, но могу и лысой, если что, походить месяцок, мне не принципиально. Лишь бы задобрить моего вечного невротика.
Даже включаю машинку и издаю громкий жалостливые вздох.
— Не сметь! — снова ревёт за дверью Рижский.
Фух, вовремя, а то ещё пару сантиметров и…
Мы замолкаем секунд на десять. Слышится очередной протяжный выдох с той стороны.
— Ты опять режешь мою душевую шторку?
— Не твою, а нашу, я сама ее выбирала, и портить считаю кощунством! — возмущаюсь его домыслам.
— Ладно, выходи, — милостиво разрешает Леша.
— Убивать не будешь?
— Не раньше, чем ты исправишь содеянное.
— Я могу! — радостно открываю дверь. — Я подравняю сбоку. А потом со второго, немного уберу сверху, и будет класс!
Взгляд Рижского мой энтузиазм немного поубавляет, но когда он хватает меня за руку и тянет к себе в объятия, я успокаиваюсь. Дарю ему просящий прощения поцелуй и веду на кухню.
Осматриваю последствия своих кривых рук при дневном свете и тяжко вздыхаю.
— Боже, как ты меня терпишь.
— Ты, конечно, на любителя, — иронично замечает он. — Но я как раз из них. Повезло тебе, да?
Кривая улыбка пересекает лицо, взгляд приклеивается к моим губам.
— Я люблю тебя, Рижский, — прочесываю пальцами пока ещё длинные кудри.
— И я тебя, фея, — обхватывает мою талию руками и притягивает ближе к себе. — Закажем что-нибудь? Есть хочется после вчерашних подвигов.
— Ага, — утыкаюсь носом ему в плечо.
— Что ты хочешь? Пиццу, роллы?
— Твою фамилию, — шепчу я.
— Наконец-то, — выдыхает он.
Конец
