Хочется его избить. Правда. Не знаю, что он делал с Тиффи и что именно спровоцировало воспоминание на сей раз, но она травмирована настолько, что трясется как котенок, которого принесли домой с мороза.
Поднимает голову и вытирает слезы.
Тиффи: Изви… То есть привет…
Я: Привет. Чаю?
Кивает. Не хочу ее отпускать, но иначе не сделать чай, а она ждет. Одеваюсь, иду к чайнику.
Тиффи: Это было…
Жду. Чайник ворчит, закипая.
Тиффи: …ужасно. Я даже не поняла, что случилось.
Я: Новое воспоминание? Или что-то, о чем ты уже говорила с психотерапевтом?
Качает головой и хмурится.
Тиффи: Не воспоминание, не то что я вдруг вспомнила какую-то сцену…
Я: Мышечная память?
Поднимает глаза.
Тиффи: Да. Точно.
Наливаю чай. Открываю холодильник, чтобы достать молоко, и замираю. Он битком набит подносами розовых кексиков с буквами «Ф» и «Д».
Тиффи бредет за мной и обнимает за талию.
Тиффи: О-о-о! Наверное, после нашего отъезда будет свадьба.
Я: Как думаешь, их считали?
Тиффи смеется. Невесело, сквозь слезы, и все же это смех.
Тиффи: Наверное, еще как считали. Хотя их тут столько…
Я: Слишком много. Сотни три навскидку…
Тиффи: Никто не приглашает на свадьбу триста человек. Разве что знаменитости. Или индусы.
Я: Свадьба знаменитых индусов?
Тиффи: Лорд-лордешенек ничего такого не говорил.
Краду два кекса и протягиваю один Тиффи. Глаза у нее красные от слез, но она улыбается и заглатывает кекс почти целиком. Видимо, упал сахар в крови.
Молча жуем, прислонившись к печке.
Тиффи: Ну и как на твой профессиональный взгляд…
Я: Взгляд медбрата в хосписе?
Тиффи: Представителя медицины…
О нет, такие разговоры хорошо не кончаются. Люди почему-то думают, что в колледже нас учат всему на свете и что пять лет спустя мы должны это помнить.
Тиффи: Меня будет накрывать всякий раз, когда мы захотим заняться любовью? Черт, хуже не придумаешь!
Я, осторожно: Вряд ли. Со временем поймем, что́ вызывает воспоминания, научимся избегать триггеров, пока не почувствуешь себя уверенней.
Тиффи вскидывает глаза.
Тиффи: Я не… Ты не подумай… Он никогда ничего такого…
Хочется поспорить. По-моему, еще как. Только лезть в это не стоит. Иду за следующим кексом и протягиваю ей.
Я: Я ничего и не думаю. Просто хочу, чтобы тебе полегчало.
Тиффи пристально на меня смотрит и вдруг ни с того ни с сего тычет меня пальцем в щеку.
Вскрикиваю от неожиданности: Эй!
Оказывается, тычок здорово пугает. Не подозревал, когда раньше проделал такое с ней.
Тиффи: Ты же настоящий, да? Неправдоподобно хороший!
Я: Нет. Я сварливый и обычно нелюдимый старик.
Тиффи: Обычно?
Я: Есть небольшое число исключений.
Тиффи: По какому принципу ты их делаешь, исключения эти?
Неловко пожимаю плечами.
Тиффи: Серьезно. Почему я?
Я: Хм. Ну, наверное… С некоторыми мне просто комфортно. С тобой так было еще до встречи.
Тиффи, склонив голову, долго смотрит мне в глаза, и я начинаю нервно переминаться на месте, от всей души желая сменить тему. Наконец она подается вперед и неторопливо целует меня сладкими от глазури губами.
Тиффи: Меня стоит подождать. Сам увидишь.
Как будто я сомневался!
55. Тиффи
Откидываюсь на спинку стула и отворачиваюсь от экрана. Пялилась на него слишком долго – фото из замка опубликовали на женской странице «Дейли Мейл». С ума сойти, Кэтрин теперь официально знаменитость! До чего стремительно все произошло! Не могу удержаться и читаю комментарии женщин о том, какой Леон на этих снимках сексуальный. Естественно, я и так знаю, но все равно приятно получить подтверждение со стороны. Хоть и ревную. Интересно, что он про все это думает? Надеюсь, он слишком технически некомпетентен, чтобы прокрутить страницу вниз до раздела комментариев, потому что некоторые из них – откровенно пошлые. Разумеется, есть и расистские, интернет все-таки, и обсуждение Леона тут же скатывается в спор о том, является ли глобальное потепление происками либералов. Не успела я оглянуться, как уже нырнула в канализационную трубу всемирной паутины и убила полчаса на чтение бредовых рассуждений о том, неонацист ли Трамп и слишком ли большие у Леона уши.
После работы отправляюсь к психотерапевту. Как заведено, Люси сидит молча. От этого почти неуютно, и я спонтанно начинаю рассказывать ужасные, причиняющие боль вещи, о которых обычно даже думать не могу. Как Джастин ловко убедил, что у меня плохая память – всегда можно сказать, что я что-то не так помню. Как беспардонно заставил меня поверить, что я выкинула кучу одежды, хотя на самом деле запихивал вещи, которые ему не нравились, в дальний угол шкафа. Как незаметно внушил, что я обязана заниматься с ним сексом, даже когда была настолько расстроена, что я не могла ясно мыслить.
Для Люси – обычная сессия. Она лишь кивает или наклоняет голову. Иногда – в крайних случаях, когда я говорю вслух что-то такое, от чего физически больно, – произносит участливое «да». В конце неожиданно спрашивает, как я оцениваю собственный прогресс. Я начинаю с обычных расшаркиваний: «просто замечательно, правда, огромное спасибо», – точно парикмахеру, который спрашивает, нравится ли тебе стрижка. Однако Люси молчит, и я серьезно задумываюсь над вопросом. Пару месяцев назад я с огромным трудом отказала Джастину, когда он приглашал меня выпить. Я тратила бо́льшую часть мыслительной энергии на то, чтобы удерживать воспоминания на расстоянии. Не хотела даже признать, что стала жертвой психологического насилия. А теперь я говорю с «кем-то другим, а не с Мо», что я не виновата, да еще и на самом деле в это верю.
В метро по дороге домой гляжу на свое отражение в стекле, расправляю плечи, как в день переезда от Джастина. Да, после сессии глаза у меня на мокром месте, однако сегодня на мне нет темных очков. И знаете что? Я страшно собой горжусь!
Ответ на вопрос, как он себя чувствует после публикации в «Дейли Мейл», нахожу по возвращении в квартиру. Леон оставил записку на холодильнике:
Ужин не приготовил. Слишком знаменит. (Заказал по интернету, чтобы отпраздновать ваш с Кэтрин успех; в холодильнике – изумительная тайская еда.)
