Он поднял рюмку и улыбнулся:
— А вы не боитесь, синьорина Миранди, что растеряете всё своё воспитание в процессе такого… обучения?
— Воспитание нельзя растерять, мессир Форстер!
— А вас не пугает то, что… вы попутно научитесь чему-нибудь плохому: не падать в обморок, обходиться без веера, курить трубку или ругаться… весьма разнообразно. И юг потеряет очень много…
— Так это пари? Да? — усмехнулась Габриэль. — И мне предстоит отстоять честь всего юга, доказав, что южанки вовсе не так никчёмны, как вы о них думаете? Хорошо. Но, а что я получу взамен?
— А что вы хотите взамен, синьорина Элья? — спросил он понизив голос.
Краем глаза она видела как те, кто слышал их разговор, наблюдают и молчат. И ей бы хотелось сказать — хочу, чтоб вы провалились, мессир Форстер! Но это было невыполнимо, и она, пожав плечами, ответила:
— Я ничего не хочу взамен. Удовлетворения будет достаточно.
Она видела, как блеснули глаза Форстера — словно синие искры рассыпались в них, как он чуть прищурившись медленно поднял рюмку, и не отрывая взгляда, произнёс:
— Тогда по рукам, синьорина Миранди — вы научитесь стрелять из ружья, объезжать пастбища верхом и считать овец. И если это случится до праздника середины лета, я искренне извинюсь за свои слова в отношении томных южанок. Хотите, я вон даже надену те рога, что висят на стене, и вы сможете вслух назвать меня «Овечьим королём» хоть… двадцать раз. Как вам такое удовлетворение? — в его глазах плясали озорные огоньки.
— Вполне устроит, — она едва удержалась от улыбки, — раз вы так этого хотите.
…Он никак не может забыть ту шараду? Ну что же, он сам напросился…
— Ну, а если я проиграю? — спросила она.
— А вы уже готовы проиграть?
— Разумеется, не готова! Но раз мы играем честно, то такое вполне возможно. Так чего вы хотите, мессир Форстер, в случае моего проигрыша?
Спросила, а сердце вдруг замерло, едва не остановившись, и кровь бросилась в лицо с удвоенной силой.
…Боже, почему он так смотрит на неё? А если он скажет что-то неподобающее? Да она же со стыда сгорит!
…Или не сгорит…
Вишнёвый ликер смешал всё, отодвинув куда-то вдаль нормы и правила, и она не могла понять, что с ней не так? Она ведь выпила совсем чуть-чуть? Полторы маленьких рюмки…
Так отчего ей стало безразлично, что это может быть неловкий момент? Что с ней вообще происходит?
— А я тоже ничего не хочу взамен, синьорина Элья, — ответил Форстер негромко, огонь в его глазах тут же погас и, откинувшись на спинку стула, он добавил с усмешкой: — Хотя… может, тогда вы останетесь до конца лета в этом доме? Нам не помешает пара умелых рук, не пропадать же зря вашим новым умениям?
— Хорошо. Я всё равно в безвыходной ситуации, и очень удивлюсь, если этот мост починят раньше зимы.
…А может стоило сказать «нет»? Или… какая разница?
— Значит по рукам? — Форстер снова наклонился вперёд.
— По рукам. Но не вздумайте жульничать! — произнесла она, подняв палец.
— Жульничать? — левая бровь Форстера взметнулась вверх.
— Ну, там — сырой порох или норовистый конь, или вы станете прятать пересчитанных овец в лесу, вы же понимаете? — ответила она с саркастичной улыбкой.
Форстер рассмеялся от души, встал, поднял рюмку и произнес:
— Обещаю, синьорина Миранди, и даже клянусь, что я не буду жульничать. Я буду самым честным и терпеливым учителем на свете. Я дам вам самый лучший порох из своих запасов и самую смирную кобылу.
— Учителем? Вы? Но…
…Вот это уже совсем ни к чему….
— Ну, разумеется, я. Вдруг вы тоже вздумаете сжульничать, и скажете потом, что я дал вам плохого учителя? — улыбнулся он, не сводя с неё глаз. — Всё по-честному, не так ли? А теперь мы должны за это выпить и скрепить наше пари. Север против юга, синьорина Миранди? — он чуть подмигнул ей и протянул руку. Надеюсь, вы не струсите в последний момент?
— Струшу? Даже не надейтесь! — она встала и подала в ответ свою. — Юг против севера, мессир Форстер!
Его ладонь была большой и горячей, а пожатие слишком… нежным? Рюмки звякнули. Она как-то безразлично подумала о том, что всё это до ужаса неподобающе и возмутительно, и допила свой ликёр, чтобы скрыть остатки смущения…
И это было зря.
В пылу спора она не заметила, как за столом стихли разговоры, как люди внимательно наблюдали за ними, как исподлобья хмуро смотрела на неё Ханна. Но едва они с Форстером пожали друг другу руки, как народ радостно поднял рюмки, раздались восторженные возгласы, кто-то стал стучать кулаком по столу, и сквозь весёлый гомон до неё донеслось:
— А она не размазня, эта дэлья роса!
— Смотри, как бы тебя не обула девчонка! — кто-то поддел Форстера, но тот нисколько не смутился, а наоборот отсалютовал насмешникам рюмкой.
…Он так уверен в своей победе?
— Надери зад нашему хозяину, дэлья роса, то-то он удивится!
— Ставлю пятнадцать сольдо на южанку!
Народ так развеселился, что горцы стали подмигивать ей, протягивая рюмки и желая с ней выпить, и улыбаясь, чтобы поддержать и подшучивая над Форстером. И эта внезапная дружелюбность, и та атмосфера, что царила за столом, весь этот гомон и веселье, заставили её улыбнуться в ответ и смутиться.
…Милость божья! Да что же она такое творит?
Габриэль села, чувствуя, как пылают щёки и уши, благо в полумраке комнаты этого не было видно. И это было очень странное чувство, в чём-то похожее на удовлетворение, потому что эти люди не осудили её, и никто не бросал косых взглядов…
…Как будто такое тут в порядке вещей…
Вернулся синьор Миранди, и Форстер, как ни в чём не бывало, продолжил с ним беседу о его недавних находках в пещере.
А Габриэль сидела и ощущала, как что-то меняется в её сознании, и это было похоже на опьянение только отчасти, какое-то странное чувство наполнило её, стало казаться, что всё за этим столом правильно, и что так и должно быть. И эти люди не виделись ей больше суровыми или замкнутыми, и то, что было важным на юге, остались где-то далеко, за перевалом и сотнями льё отсюда.
Перед ней появилось блюдо с запечённым фазаном в вишнёвом соусе и ещё одна рюмка ликёра, и подумалось, что кажется, здесь вишню кладут во всё, что только можно.
Горцы расправились с едой быстро, и почти сразу зазвучала музыка. Габриэль даже испугалась, когда Йоста вытащил на середину комнаты огромный пастуший рог и протрубил так, что на столах зазвенела посуда, а затем заиграли аккордеон, флейта и мандолина, и первыми в пляс пустились женщины, прямо посреди зала, где предусмотрительно было оставлено пустое место. И глядя на их танцы, Габриэль поняла зачем им нужны такие короткие пышные юбки.
