— Иногда она была похожа на животное, — сказал Пейюан, — быстрая и оживленная, дрожащая от вида чего-то, чего люди никогда не видят. Иногда она шла, как маленькая девочка, как семилетняя дочка, которая просится на руки, потому что очень устала; и я напрягал все свои силы, чтобы не взять ее на руки. Потом внезапно проявлялась колдовская сила, величие. Она двигалась сквозь тени, как белое копье, ее волосы были перевиты золотом, а тело окутано золотой чешуйчатой кисеей, хотя на ней было простое платье, которые носят женщины крарлов, и никаких украшений.
Она не нашла то, что искала, хотя он рассказал мне об опасностях, о дрожании земли и, наконец, о драконе, от которого, по его словам, она спасла его благодаря мужеству, колдовству и знакомству с богами. Правда, сначала зверь сразил его ударом из ударов. Но когда он был убит, Пейюан поднялся живой явно к восхищенному удивлению этой неисправимой колдуньи. Она дотронулась до его плеча, как будто желая убедиться, что он настоящий. Видя радость в ее глазах и чувствуя радость в ее прикосновении, когда она убедилась, что он здоровый, он крепко обнял ее.
— От нее шел аромат, — сказал он, — чистое зеленое благоухание, как от весенних листьев, или запах утра на холмах. Эго были не духи, не косметика из баночки. Это был аромат ее собственного тела. Держа ее, я чувствовал только любовь, но не желание или страсть. Она была как девушка, которую я знал всю свою жизнь, кто-то, кто никогда не подвел меня, кто всегда был нежен, кто-то, кто обогатил мою жизнь. А сейчас, — добавил Пейюан, — зная, что ты иначе не поверишь в дракона, я покажу тебе доказательство.
Он повернулся ко мне спиной и поднял свои длинные седеющие волосы. На его шее и вдоль затылка был серый шрам от зубов шириной в два пальца. Такую рану сделало бы кривое лезвие или громадный коготь, рана, от которой человек не должен оправиться.
— Я никогда не подозревал, что ношу это, — сказал он. — Его обнаружила моя жена, белая девушка, на которой я женился, мать Хвенит. Она спросила, не получил ли я этот шрам в каком-нибудь сражении. Так, в свою свадебную ночь я узнал, что полгода назад на черном пляже, когда ящерица раскроила мне череп своим когтем, я был так близок к смерти, как только может быть человек. Именно она, Мардра, каким-то образом применив свою утраченную Силу, благодаря своей страсти и отчаянному желанию, чтобы я жил, отвратила от меня смерть, исцелила меня, сделала меня целым и невредимым. Но она, конечно, не поняла полностью, как и что она сделала! Тут он обернулся и увидел, что я проглотил его слова, как тарелку соли, не хотя и давясь, но до последней крупинки. И что мне теперь делать с этой женщиной, наполовину пагубной, наполовину любящей? Нет, его рассказ касался одного момента ее существования; к Пейюану она была доброжелательна, и он любил ее. Если с ним это было так, с другими мужчинами она была другой. Мой отец не увидел от нее добра и не считал ее милосердной.
— Что дальше? — спросил я Пейюана. — Явился бог, может, на серебряных крыльях и унес эту даму на небо?
— Нет, — сказал он. — Не так празднично. После того, как дракон умер, мы спали на берегу, пока не взошло солнце. Мы выставляли дозор, и я почти засыпал в свою очередь, и она сказала, что постоит за меня. Но когда мы проснулись — Фетлин, Вексл и я — солнце уже час, как встало, и ее не было. Только ее следы, которые вели в море, показывали путь, которым она пошла. — В море? Тогда она послужила завтраком какой-нибудь большой рыбе? Более вероятно, она прошла по мелководью и вышла на берег в каком-нибудь другом заливе.
Пейюан кивнул.
— Да. Но в ночь ящерицы в небе были огни. Как большие звезды, которые падали к земле и снова улетали.
— Так. Она богиня. Жаль, что она не хотела своего сына. Он мог бы испытать редкостные часы с ней в ее воздушном дворце из нефрита и хрусталя.
Он серьезно посмотрел на меня и сказал:
— Теперь один шрам я все-таки вижу.
— У тебя шрамы, — сказал я, — не у меня. Один на твоем черепе, второй — на твоей памяти.
— Упрек мне, и справедливый. Я не хотел сердить гостя моего крарла.
Мне сразу стало неловко за резкие слова; он был со мной достаточно вежлив, даже если его излишняя понятливость и не была мне по нраву.
— Нет, виноват я, мой вождь, — сказал я. — Забудем об этой женщине. — Затем, только ради вежливости (я снова вспомнил о погоне за моей спиной и о необходимости уходить), я добавил:
— Но скажи мне, почему твой народ поселился здесь, ведь прежде вы кочевали?
— О, это просто. Я встретил однажды женщину, о которой говорил, светловолосую девушку из желтых племен моуи, когда мы пришли обмениваться с ними. Я был тогда молодой, завоевал ее любовь и женился на ней. В брачную ночь она обнаружила шрам, знак ящерицы. В тот год она пошла с нами к морю. Она не видела океана до этого. Он притянул ее, как притягивает некоторых, подобно волшебным чарам. Когда пришло время возвращаться во внутренние районы в начале года, она опечалилась, хотя старалась не показать этого. Я уже увел ее от ее родного народа, я не хотел уводить ее от моря. Кроме того, она уже ждала нашу дочь. И я также считал, признаюсь, что моя жизнь почти оборвалась в темном морском заливе, когда дракон ударил меня; казалось в какой-то мере естественным, чтобы я прожил свою восстановленную жизнь вблизи от этого места. Поэтому мы выбрали это место на пути старого Летнего Танца. Земля была неплохая, можно было выращивать овощи; имелись дикие плодовые деревья и пастбища для коз — у меня было тогда всего пять. Древние города лежат к югу на расстоянии ночи пути; мы не любим селиться слишком близко от них. Когда я сказал, что остаюсь и стану животноводом и садоводом, двое других решили остаться со мной. Не прежние мои товарищи. Вексл женился и ушел куда-то в другое место. Фетлин тоже ушел, на север, искать странствующих жрецов или жрецов-отшельников, которые живут там в горах. Некоторые говорят, что есть жрецы Книги, целители и кочевники, которые живут за этими горами, а также за другими горами, очень далеко на севере и на западе. Может быть, Фетлин пошел искать даже в эти дали, потому что он потерял покой, когда Мардра покинула нас; говорил, что его собственные боги возложили на него ее охрану, но он не справился и работа осталась невыполненной.
Однако те мужчины, что остались со мной, были энергичны и помогали мне в трудах, а также их женщины, сыновья и дочери расчищали землю и сажали растения. Со стадом у нас все шло хорошо, так как козы очень любвеобильны. Их число скоро удвоилось, затем снова удвоилось. Позже присоединились другие мужчины со своими семьями, и была построена деревня. Сегодня за пастбищами семь полей бобовых и зерновых, а дальше за ними — лес с ягодами и яблонями. У странствующих племен легко выменивать семена, потому что им мало от них пользы. Что касается фруктовых деревьев, какие-то добрые ветры предвидели наш приход. Мы также научились строить лодки. Океан выбрасывает на берег массу морских водорослей, которые мы собираем, растения, полезные для нас во многих отношениях, не в меньшей степени, чем пища.
Мои мысли начали сосредотачиваться на вопросе об их лодках, но я спросил:
