Простак
В семье Брешаров, одной из самых знатных в Ниверне, графа Луи-Франсуа привыкли считать немного не в себе. В самом деле, в то время как мальчики младшей ветви стремились добиться чести послужить королю или по крайней мере оказаться при дворе, единственный представитель старшей ветви упрямо отказывался покинуть свой замок д’Ашюн, стоявший примерно в пяти лье от замка Шинон, возле деревни Сарди. Самым долгим путешествием, которое когда-либо совершил Луи-Франсуа, была поездка в Ниверне, где он чему-то с грехом пополам учился у святых отцов, что было в век Просвещения делом весьма непочетным.
Луи-Франсуа был ласковым застенчивым мальчиком, любил деревенскую жизнь, охоту, животных и общество крестьян. Пока был жив его отец, никто в семье не удивлялся, что сын ведет такую скромную и смиренную жизнь. Но вот он стал самостоятельным, и все подумали, что, обретя свободу, Луи-Франсуа немедленно поскачет в Версаль, вступит в какой-нибудь блестящий полк или по крайней мере объедет все соседние замки, чтобы найти себе достойную для продолжения старинного рода супругу.
Но Луи-Франсуа и не подумал делать ничего подобного. Он по-прежнему жил у себя в замке, заботился о своих землях, травил зайцев, охотился на куропаток, веселился на свадьбах своих крестьян и чокался с фермерами. Ужасаясь, родовитая родня говорила шепотом, что в Ашюне хозяин никогда не обедает в столовой, предпочитая трапезничать в большой кухне вместе со слугами. И обеды эти имели мало общего с изысканными блюдами, какие положено вкушать принцам. Окружение у графа было под стать обедам. Главной в его свите была Мари Перо, его доверенное лицо в юбке, деревенская девушка из Сарди двадцати шести лет, не боявшаяся никакой работы, затем служанка-судомойка Жанетта, паренек на посылках и два мужичка, Дюплесси и Гоше, которые были скорее егерями и занимались охотничьими угодьями, не интересуясь остальным хозяйством.
Мари Перо – а на ней, безусловно, нужно остановиться – была довольно хорошенькой, свежей и крепкой девушкой, которая всем сердцем была предана своему хозяину. Он, хотя и был старше ее на два года, вызывал у нее что-то вроде материнской нежности, но жила она в постоянной тревоге. Мари представить себе не могла того ужасного дня, когда граф женится и привезет в Ашюн молодую жену, которой придется отдать вместе с ключами управление домом и хозяйством. У жены этой может оказаться еще и наглая горничная, и она сравняет бедняжку Мари с судомойкой Жанеттой. Мари страшно пугалась, когда Луи-Франсуа входил в гостиную и смотрел на пустующее кресло у окна и на рабочий столик: они были для него неразрывно связаны с его любимой покойной матушкой. Однажды он даже сказал:
– Хорошо бы у нас тут все оживить. Дому нужна женщина, детские голоса…
Женщина? Мари считала, что в этом доме уже есть женщина, и не видела ничего дурного в том, чтобы до ее хозяина дошла наконец эта простая мысль. Она делала все, чтобы хозяин уразумел, что холостая жизнь рядом с хорошенькой и преданной служанкой куда приятнее, чем жизнь под каблуком властной супруги. Супруга выкажет ему недовольство, когда он мокрый и грязный придет с охоты, а служанка встанет на колени на кухонном полу, стащит грязные сапоги и принесет, улыбаясь, домашние туфли.
Вместе с тем Мари прекрасно знала, что знатная фамилия накладывает на ее господина особые обязательства, у его рода должен быть наследник, и поэтому вздыхала и молила Господа, чтобы он приступил к исполнению своего долга как можно позже. Бог, надо сказать, самым необычным образом отозвался на ее молитвы. Раздались первые раскаты революции, и окрестные замки как по мановению волшебной палочки опустели. Все возможные будущие графини де Брешар поспешили избрать нелегкие пути эмиграции.
С одной стороны, их исчезнование порадовало Мари, но с другой – всеобщий исход ее напугал, и она спросила Луи-Франсуа, не собирается ли он тоже пуститься в путь. Графу такая мысль и в голову не приходила, ему было так хорошо у себя дома! Именно так он и ответил своим двоюродным братьям: Полю-Огюсту, офицеру Гиенского полка, и Пьеру Франсуа, офицеру Лимузенского, когда они приехали к нему в октябре 1791 года попрощаться. Напрасно они убеждали кузена, что долг истинного Брешара встать под знамена принца де Конде, Луи-Франсуа и слушать их не пожелал. По его мнению, лучшей службой королю будет сохранение порядка на землях предков.
Он хотел бы еще добавить, что преданность королю лучше всего было бы доказывать в Париже, став вокруг него тесным кольцом и оберегая его, а не нападая на революционеров с другого края земли. Но не сказал, потому что в таком случае могло показаться, что сам он намерен скакать в Париж.
Кузены уехали, и жизнь потекла привычной колеей, мирно и тихо. Луи-Франсуа и в голову не могло прийти, что жители его деревни, которых он звал по именам и на «ты», могут в один прекрасный день превратиться в оголтелую орущую банду, которая потребует от него расплаты за грехи предков. Даже казнь Людовика XVI не подвигла его на мысль об опасности. Он просто стал молиться о спасении его души.
Но на его беду мирные дни были сочтены.
Конвент счел, что в провинциях недостает республиканского рвения, и решил подстегнуть провинции, разослав в них своих эмиссаров с речами о равенстве и братстве. Колло д’Эрбуа и Лапланш с трехцветными кокардами на шляпах прибыли в Невер, чтобы настроить город на парижский лад. Приехали они не просто так, а привезли с собой устрашающее орудие и установили его на площади, дабы внушить спасительный страх тем, кто не обладал душой праведного санкюлота. Будем справедливы, при власти двух этих проконсулов гильотина за отсутствием осужденных бездействовала, обезглавив лишь пять манекенов, чтобы показать, какую она умеет приносить пользу.
Может быть, все и обошлось бы для провинции Ниверне, но первые два проконсула были отозваны для других нужд республики, а на их место Конвент прислал человека куда более опасного.
Гражданин Фуше любил революционные торжества, а еще больше любил трепещущие перед ним толпы народа. Во время его правления вся провинция вернулась во времена Римской империи. Солдаты были переодеты ликторами[23], процессии девушек в белых платьях возлагали лавровые и пальмовые венки на алтари, где «горел священный огонь Весты», проводились сельские празднества и шествия Свободы. Он надумал также устраивать «революционные крестины», и Пьеры, Поли и Жаки становились Сцеволами, Регулами и Эпоминондами. Деревни тоже не избежали участи своих жителей и получили новые названия. Например, Сен-Пьер-ле-Мутье именовалась теперь Брут Великолепный. Затеи Фуше обходились недешево, и правитель в самом скором времени обнаружил, что ему очень нужны деньги.
