2. На втором этапе Маркс демонстрирует, что это представление индивида является всего лишь историческим продуктом определенных обстоятельств. «Этот индивид XVIII века, – пишет он, – продукт, с одной стороны, разложения феодальных общественных форм, а с другой – развития новых производительных сил, начавшегося с XVI века»[229]. Изолированного индивида, свободного, ничем не детерминированного homo oeconomicus никогда, на его взгляд, не существовало, и «лишь в XVIII веке, в "гражданском обществе", различные формы общественной связи выступают по отношению к отдельной личности как всего лишь средство для ее частных целей, как внешняя необходимость»[230]. По Марксу, «индивиды, производящие в обществе – таков, естественно, исходный пункт»[231]. Та концепция индивида, что получила развитие в XVIII веке, не более чем историческое представление; это лишь идеология, постулирующая в качестве вечной истины то, что является лишь продуктом определенного способа общественного бытия. Впрочем, Маркс не вполне последовательно проясняет этот вопрос. Если данное представление об индивиде возникает в XVIII веке вместе с буржуазным обществом, то как тогда объяснить генезис представлений об индивиде, на которых строятся все теории общественного договора начиная с конца XVI века? Чтобы разрешить это противоречие, Маркс логически вынужден усматривать в них лишь «предвосхищение гражданского общества»[232]. Одновременно он стирает различие между процессом освобождения политики от религии (который происходит с XIII века) и процессом отделения экономики от политики (который действительно происходит в XVIII веке). Капитализм, буржуазное общество и современное [moderne] общество, на его взгляд, суть одно и то же. В то время как робинзонады являются лишь отражением в экономической сфере современного [moderne] политического представления об индивиде, Маркс неявным образом рассматривает их как основание этого представления. У Смита, между прочим, нет никакой робинзонады. Когда Смит говорит об отдельном рыбаке и отдельном охотнике, он делает это исключительно в демонстративных целях, это абстракции, которые он конструирует в педагогических целях, чтобы облегчить понимание некоторых своих рассуждений. Это не выражение философской позиции, а методологическое упрощение. С точки зрения Смита, действительно имеет место обратная ситуация: первичен именно обмен, исходя из него и следует понимать разделение труда, а не наоборот; без обмена не было бы отдельно рыбаков и отдельно охотников, существовали бы только рыбаки, которые были бы в то же время и охотниками.
Несмотря на эти противоречия, суть Марксовой критики все-таки уловима: он отвергает не понятие индивида как таковое, но лишь абстракцию homo oeconomicus, получившую развитие в XVIII веке. Более того, он критикует эту абстракцию, с тем чтобы вернуть понятию индивида всю полноту его смысла. Действительно, парадокс буржуазного общества заключается в том, что индивид получает признание в ходе того же самого процесса, который приводит к его отчуждению. И тогда встает необходимость пересмотреть саму категорию интереса.
3. На третьем этапе Маркс приступает к радикальной критике понятия интереса, на котором основывается буржуазное представление об индивиде. По его мнению, интерес всего лишь выражает разделение между индивидом и его жизнью: «Когда речь идет об интересе, буржуа всегда впускает третью составляющую между собой и своей жизнью»[233]. Интерес является разрушительным опосредованием, он отчуждает индивида от самого себя. Категория интереса в конечном счете редуцирует многообразие потребностей и устремлений. Труд индивида обречен на то, чтобы принять «абстрактную форму обобщенности» и пониматься исключительно по отношению к общему эквиваленту – Маркс подробно опишет это в «Капитале» и в черновиках «Критики политической экономии». Таким образом, буржуазное общество становится препятствием для универсальности потребностей, делая их всех однородными и эквивалентными. Богатство, таким образом, представляют суженным образом, если мыслят его только в этих терминах: в этом весь смысл, который Маркс придает различию между потребительной и меновой стоимостью. Индивид сводится к своему экономическому интересу, и социальная активность «окаменевает», она трансформируется в объективную силу, которая господствует над индивидами и над которой они уже не имеют никакого контроля. Сама собственность усугубляет это отчуждение. Отнюдь не являясь принадлежностью, которая расширяла бы существование индивида, она лишь усиливает его внутреннюю разделенность: собственность вынуждает каждого существовать в качестве буржуа, то есть как индивида, чья жизнь ограничивается одной только сферой интереса[234]. Вот почему единственной революционной целью является уничтожение собственности, а не ее расширение.
Критика интереса выражается, таким образом, через критику торгового общества, в котором отношения между индивидами застывают в вещах. Жизнь общества здесь оказывается сведенной к «отношениям спекуляции, стали основой всех прочих отношений», отношения между людьми предстают в перевернутом виде, как социальные отношения между вещами. Все эти элементы марксовского анализа достаточно хорошо известны, и нет необходимости приводить их более подробно. Полезно лишь подчеркнуть, что Маркс не считал, будто такое положение может быть преодолено через обобщение понятия интереса. Для него дело не в том, чтобы заменить частный интерес общим. Аньес Хеллер убедительно показала, что у Маркса не сможем найти понятие классового интереса[235]. Общий интерес может быть лишь совокупностью эгоистических интересов. Отсылать к категории интереса, пусть даже говоря об общем или классовом интересе, по Марксу, неизбежно означает оставаться внутри капиталистического мира. Поэтому речь идет не о том, чтобы расширить понятие интереса, а о том, чтобы его устранить и больше не превращать его в основание индивидуальной и социальной деятельности.
В этом смысле проект Маркса очень четко вписывается в перспективу расширения и преодоления традиционных представлений об индивиде. Маркс предстает как теоретик особого рода интегрального индивидуализма, основанного на стремлении к развитию всей совокупности потенций и возможностей, которыми богат каждый индивид. Но он не считает, что эти возможности обладают автономным существованием. На его взгляд, именно общество является условием индивидуальности: человек «не только животное, он еще и животное, которому свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обособляться»[236]. Концепция эта, впрочем, весьма близка смитовской, поскольку для последнего именно склонность к обмену является источником разделения труда, а значит – и способности быть одновременно отдельным существом и существом, нужным другим существам. Концепция Маркса далека от эссенциализма, она прежде всего реляционная: «Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений»[237]. Полное самоосуществление индивида предполагает, таким образом, общество полной и прозрачной коммуникации. Общество должно представлять собой чистое сообщение [commerce] между индивидами, без посредничества товара. Этот пункт, впрочем, заслуживает того, чтобы обратить на него внимание. Показательно, что Маркс часто употребляет термины Verkehr, Verkehrsform для обозначения социальных отношений. Но эти слова обладают в немецком языке очень отчетливым коммерческим смыслом. Поэтому удивительно, что Маркс их употребляет так, словно он сам целиком погружен в коммерческое представление об обществе, словно торговля есть архетип всякой коммуникации (здесь, кстати, можно вспомнить о двойном, экономическом и социальном, значении слова «коммерция» с XVIII века; см. часть III). Таким образом, перспектива, в которой мыслит Маркс, – это перспектива осуществления некоего подлинного гражданского общества, которое было menschliche Gesellschaft[238], а уже не просто bürgerliche Gesellschajf[239] [240]. Буржуазное общество – лишь карикатура, редукция гражданского общества, понятого как чистое сообщение [commerce] между людьми. Лишь при коммунизме индивид сможет реализоваться одновременно как индивидуальность и как социальное существо; коммунизм действительно есть не что иное, как «полное возвращение человека к самому себе как человеку общественному, то есть человечному»[241], он есть условие «свободного развития индивидов» («Немецкая идеология»).
