— Почему? Не такой уж я безнравственный, как вам кажется.
— Как сказать! Обвиняете меня во всех смертных грехах, а сами бросили девушку у алтаря.
— Да, верно. Просто я наконец нашел другую.
— Мари?
Кристиан не удивился.
— Да, Мари. И мы должны быть вместе. Иначе ей всю жизнь придется провести наедине со своей виной, а мне, как ни неправильно это звучит, наедине со своим одиночеством.
— Видимо, с виной жить все-таки легче?
— Эту вину, вину перед женщинами, нам, мужчинам, никогда не искупить, — сказал Кристиан. — Женщины не то чтобы слабее нас, просто они нуждаются в чем-то таком, что мы не в состоянии им дать. Потому что не видим, не понимаем. Потому что эгоистичны и жестоки.
Александр молчал. Кристиан смотрел ему в глаза:
— Вы любите Люси?
— Это вас не касается.
— Вы ошибаетесь.
Он говорил так, что Александр не решался спорить.
— Хорошо. Да, люблю.
— А она любит вас. Так что вам еще нужно? Какие земные блага?
И Александр снова не смог ничего ответить.
— Я уйду, как обещал, — сказал Кристиан. — Я написал матери, что жив и что со мной все в порядке.
С этими словами он вышел из кабинета и начал спускаться по лестнице.
Несколько секунд Александр стоял с потерянным видом, слушая удалявшиеся шаги, как затаившийся в укрытии зверь прислушивается к шагам охотника. Потом наступила тишина, она сомкнулась вокруг него, словно раковина, наполнила окружающее пространство и… душу.
Внезапно встрепенувшись, Александр сбежал вниз, увидел там старого лакея и обратился к нему, скрывая волнение:
— Скажи, Филипп, ты хорошо разглядел этого молодого человека?
— Думаю, да, — слегка поклонившись, отвечал тот.
— Ты служишь здесь много лет и знаешь нашу семью. Неужели этот юноша похож на молодого графа де Монтуа?!
В глазах лакея блеснул странный огонек. Он прекрасно понял, какого ответа ждет от него хозяин.
— Я должен говорить правду?
— Только правду, Филипп!
— Внешне он действительно похож на вас. И в то же время это человек не вашего круга, он не из вашей среды. Как и та дама, которая как-то приезжала вместе с вами. Эти люди не имеют ничего общего с родом графов де Монтуа. Ваш покойный отец не принимал таких особ в своем доме.
Александр пристально и задумчиво смотрел на него. Он думал о Люси. Была ли она бесчувственной и жадной, безмятежной и преуспевшей в удовлетворении своих желаний, способной пробуждать в мужчинах лишь дерзкие мысли об обладании ее плотью? Конечно нет. Должно быть, она и впрямь изменилась. А вот он, похоже, остался тем, кем был всегда, — человеком, живущим исключительно для себя, способным принимать только здравые решения, осмотрительным и безупречно светским.
— Да, ты прав, Филипп. И все-таки я нарушу это правило. Я верну этого молодого человека и поговорю с ним еще раз.
… — Садитесь, — сказал Александр, указывая на кожаное кресло.
Кристиан сел.
Они находились в гостиной, большой комнате со стенами, украшенными скульптурными медальонами, и высокими окнами, выходившими в сад.
— Я решил, пусть будет по-вашему, — продолжил Александр. — Я от вас откуплюсь. Будут вам и документы, и деньги.
— Хорошо. Хотя, на мой взгляд, вы откупаетесь от чего-то большего.
— Не философствуйте. Здесь все предельно просто.
— Понимаю.
— Надеюсь, я вас больше не увижу?
— Нет, потому что я уезжаю.
— Куда? — против воли поинтересовался Александр.
— Довольно далеко отсюда. На остров.
— С вашей Мари?
— Да.
— И что вы намерены делать в будущем?
Кристиан пожал плечами:
— Это неважно. Главное — я нашел свою Мари.
— Вы можете подождать несколько дней? Я пришлю вам документы? Скажите адрес.
Когда молодой человек ушел, Александр огляделся. Эти стены нерушимы, как и жизненные устои. То тщательно взвешенное соглашение, которое он только что заключил, — нет, не с Кристианом, а с самим собой, вернуло его в мир серьезных размышлений, мудрых решений и крупных выигрышей. И лишило радости, возможности что-то поменять на своем пути. А ведь это тоже своего рода рабство. Так существует ли на свете настоящая свобода?
Спускающиеся к воде каменные уступы, лодки, колыхающиеся на воде возле убогого причала, выше — лабиринт темных крыш и всюду — запахи, пробуждающие жажду жизни и мысли о чем-то суровом, необузданном, беспощадном…
Мари ощущала странную пустоту во всем теле. Возможно, причиной тому была слабость, а еще — глубокое душевное волнение, охватившее ее при виде родных мест. Собственно, она слишком рано тронулась в путь, но Кристиан опасался оставаться в Париже, да и не смел далее обременять своим присутствием Пьера Шатле.
Встревоженно глядя в ее бледное лицо и на странное выражение потемневших глаз, Кристиан сказал:
— Вот что, Мари, мы плывем на Большие скалы, к твоей сестре.
Она медленно повернулась и тихо произнесла:
— Нет.
Кристиан подошел ближе и прикрыл ее опиравшуюся на борт руку своей рукой.
— Это неизбежно. Ты плохо себя чувствуешь, я это вижу. Будет лучше, если мы остановимся у твоей сестры. Ты сможешь увидеть свою дочь, — негромко прибавил он.
Она отвернулась, чтобы скрыть слезы:
— Ты не понимаешь…
— Понимаю.
— Ты меня любишь? — с глубоким вздохом спросила она, готовая слышать это снова и снова.
— Люблю, Мари. Ты не веришь?
— Верю. Верю, как в чудо.
Некоторое время они молчали, потом Мари неловко произнесла:
— Но там тебе придется увидеть человека, с которым я некогда сбежала от тебя.
— Поверь, меня это совершенно не тревожит.
Они старались не вспоминать о событиях, которые ранят душу, и в то же время, если это было необходимо, могли быть предельно откровенны друг с другом.
— Захотят ли они нас принять? Я поняла, что для Корали и Эжена было бы лучше, если б я навсегда исчезла, умерла, — задумчиво произнесла Мари.
— Тебя так сильно волнуют чувства других людей?
— Они не волновали меня достаточно долго, но теперь я хочу стать другой. Хотя бы такой, какой была прежде.
— Знаешь, — заметил Кристиан, — говорят, тех, кто не предает самих себя, никогда не покидает Божья милость.
