— Ладно, — кивнула она.
Глеб почувствовал болезненный укол в сердце. Очень уж легко Рита согласилась! Хотя почему бы и нет? Кто он ей? Никто. Знакомый мужа, который помог ей выпутаться из неприятностей. На что он рассчитывал? Что Рита бросится ему на шею и пылко заявит, что отныне их судьбы связаны навсегда?
— Теперь идем, — распорядился Глеб, беря ее за руку. — Держись непринужденно. Не смотри по сторонам, ничему не удивляйся. Помни: мы плыли на этом теплоходе много дней и успели к нему привыкнуть. Мы просто возвращаемся домой.
— Домой… — повторила Рита, как эхо. — Мы просто возвращаемся… просто возвращаемся домой.
— У тебя голос дрожит. Сейчас расплачешься.
— Нет. Я справлюсь. За это время я многому научилась.
Улыбнувшись друг другу, они направились к высокому широкому трапу, у которого дежурили два парня в белых форменных куртках. Внутренне напрягшись, Глеб протянул билеты, которые заранее приготовил. Парень принял их, посмотрел и, приветливо улыбаясь, вернул. Через пару минут Рита и Глеб уже прохаживались по палубе, пытаясь сообразить, куда же им идти. Система нумерации оказалась довольно простой. Спустившись на вторую палубу, они прошли по длинной галерее, свернули в небольшой коридорчик и очутились перед своей дверью.
— Прошу, — сделал галантный жест Глеб.
— Благодарю вас, — откликнулась Рита ему в тон и даже изобразила что-то вроде реверанса.
Они одновременно рассмеялись. На мгновение обоим показалось, что все будет как раньше, но это была лишь иллюзия. В каюту они вошли уже посторонними людьми, и у каждого была собственная судьба — свое прошлое и свое будущее.
Настоящее, затесавшееся между ними, оказалось слишком коротким.
Так было ли оно настоящим?
* * *
Ужин был настолько обильным, что где-то на двадцатой минуте Глеб выдохся и отложил вилку.
— Все, — сказал он, — с меня хватит.
— Ты что? — изумилась Рита. — А крабы? А мороженое? Ты будешь ванильное или с фисташками?
— Я никакое не буду.
— Но почему?
— Не влезет, — вздохнул Глеб. — Не возражаешь, если я тебя оставлю? Пойду подышу свежим воздухом.
— Надышишься еще, — сказала Рита. — Посмотри вокруг. Все люди как люди, а ты…
Если она хотела, чтобы Глеб почувствовал себя белой вороной, то напрасно старалась. Он и без нее это знал. Ему всегда было невыносимо скучно и тоскливо в толпе жующих, танцующих, празднующих, болеющих за любимую команду людей. Вот и теперь, оглядывая десятки столов с сотнями едоков, азартно поглощающих все, что видели их глаза, и нахваливающих яства, Глеб захотел побыть один. Подумать, к примеру, о Бану, а не о предстоящем десерте.
Несколько раз извинившись перед обиженной Ритой, он покинул ресторан, вышел на палубу и стал глядеть в сторону, где еще угадывался прощальный румянец заката. Все остальное небо представляло собой плавный переход от лилового к темно-фиолетовому и наконец к черному. Звезд высыпало невероятное множество — вернее, звезды проступили, поскольку их не застило электрическое зарево городов.
Полюбоваться ночным небом собралось человек двадцать, которые, в основном разбившись на пары, тихо переговаривались о чем-то своем. Одиночки вроде Глеба молчали. Было свежо и тихо.
В этой убаюкивающей тишине особенно отчетливо прозвучал характерный металлический щелчок. Пассажиры не придали этому никакого значения, но Глеб напружинился и обернулся. Он не мог спутать звук передернутого затвора ни с чем другим. Хотелось бы ему ошибиться! Но этого не произошло.
В десяти шагах от них, развернувшись вполоборота, стоял мужчина с длинной рыжеватой бородой. Это был боевик, сбежавший на моторной лодке. В руках он держал укороченный автомат Калашникова, который вытащил из большой спортивной сумки. Глеб заметил, что она доверху набита оружием, магазинами и гранатами. Он посмотрел на бородатого мужчину и понял, что мирная жизнь закончилась.
Умар поднялся на теплоход, чтобы в одиночку совершить то, что вначале они планировали сделать вчетвером, а потом втроем. Он уже закончил все свои дела на этой грешной земле. Теперь ему предстояло убить как можно больше неверных и отправиться прямиком в рай.
Подняв автомат, он выпустил первую очередь, скосившую почти всех, кто наслаждался видом на береговые огни у левого борта. На ногах осталась только пожилая женщина в больших очках, придававших ей сходство с огромным насекомым. Умар добил «стрекозу» двумя одиночными выстрелами и развернулся направо.
Прямо на него бежал коротко стриженный и гладко выбритый мужчина в джинсах и красной трикотажной рубашке. Оружия у него в руках не было. Он бежал, глядя Умару в глаза, словно надеясь загипнотизировать его и лишить воли.
Глупец! Как можно остановить человека, ведомого самим Аллахом?
Умар направил ствол в бегущего, приготовился нажать спусковой крючок… и его согнутый палец на мгновение застыл. Умар узнал в нем мотоциклиста, который прикончил Фахдави и Халида и освободил Риту. Бесстрашный гяур! Настоящий воин, хотя и принял на поле битвы не ту сторону.
Секундная задержка сыграла с Умаром скверную шутку. За это время Глеб успел не только приблизиться на расстояние прыжка, но и, словно оттолкнувшись от трамплина, взмыть в воздух. Выпущенные из «калаша» пули, предназначавшиеся для его груди, попали значительно ниже. Одна раздробила тазобедренный сустав, другая разорвала бедренную артерию, три другие перебили кости ног, в том числе коленную чашечку. Но ни одна из них не уложила смельчака на месте, а значит, не остановила.
Обрушившись на Умара всем своим весом, Глеб вцепился ему в глотку мертвой хваткой и стал душить, одновременно прижимая к палубе горячий автоматный ствол. Прозвучала еще одна очередь, но на этот раз веер пуль прошел низко, никого не задев. А потом стрелять стало некому. Пальцы Глеба не только перекрыли доступ кислорода в легкие террориста, но и сломали ему шейные позвонки.
Себе он позволил нырнуть в небытие не раньше, чем почувствовал, что тело под ним уже не дергается и не дышит.
Последняя мысль Глеба была не о крови, хлеставшей из него, как из поврежденной водопроводной трубы. Он вспомнил Бану.
Она даже что-то шепнула ему.
Но он не расслышал что. Стало совсем темно и тихо. Стало совсем никак.
* * *
Первое, что почувствовал Глеб, придя в себя, — сильную боль, сдавливавшую голову. Он с трудом открыл глаза и увидел, что подключен к капельнице. Жалюзи на окнах были опущены, поэтому было сложно определить, что за окном — день или ночь. Глебу нестерпимо хотелось пить. Ему казалось, что язык стал большим и мягким, как дохлая рыба. Не успел он приподняться на локтях, как в палату впорхнула молоденькая медсестра.
— Вижу, дело идет на поправку, но доктор запретил вам напрягаться! — Она мягко надавила Глебу на грудь, снова укладывая его на постель. — А в реанимации выполнение указаний доктора — это обязательное условие, если хочешь жить.
