В конце повествования счастливая главная героиня отправляется в путешествие к неведомым землям. Но читатель, знающий о бедствии, не разделяет ее энтузиазма. Но бедствие было обратной стороной монеты, лицевая же ярко блестела.
Эти наброски к роману, который Аура собиралась написать, кажутся таинственно-пророческими. Но если предположить, что они пророческие, то в них содержится уродливая загадка: что за блестящая лицевая сторона может быть у смерти Ауры? Думаю, имеется в виду окончание аспирантуры. В романе, где события происходят в обратной хронологии, неведомые земли, манящие счастливую Алисию, — это Нью-Йорк и легендарный университет, где она собирается защитить диссертацию. Тут-то и скрывается бедствие — в опыте реального студента реального университета. И ни в чем ином. Я ведь прав?
20
Спустя четыре дня после похорон Ауры ее мать позвонила мне. Она сразу перешла к делу. Очевидно, Хуанита заранее подготовилась к разговору, возможно, даже отрепетировала свою речь. Она сказала:
Аура была выпускницей университета, я всю жизнь проработала в университете, как и мой брат, университет — наша семья, университет заботится о нас, как заботилась бы семья, и вот что мне говорят университетские юристы: то, что ты не дал официальных показаний, очень подозрительно.
Слушая, я видел свое отражение в оконном стекле высотой в два этажа, отделявшем нашу квартиру в Эскандоне от небольшого дворика: с трубкой беспроводного телефона прижатой к уху, я стоял у подножия светлой деревянной лестницы, ведущей к нашему спальному логову; словно сплющенный махиной вздымающихся стен, на фоне желтых обоев квартиры я выглядел размытой карликовой фигуркой в левом нижнем углу гигантской акварели. Раздвижная дверь была открыта, и я слышал шепчущий шорох бамбука, доносившийся с дальнего края дворика. Я сам посадил этот бамбук, всего-то шесть побегов, даже не предполагая, что он вырастет как сказочное дерево, почти в два этажа высотой. Менее чем за неделю до своей смерти Аура, стоя примерно там же, где стоял я, и глядя снизу вверх на меня, спускающегося по ступенькам, объявила: я люблю эту квартиру. Эта квартира была нашей, мать купила ее для Ауры. Она была новой и совершенно пустой, когда мы въехали в нее. Все четыре года Аура медленно и методично обставляла ее так, как позволяли нам средства и как хотелось именно ей. Плотник делал для нас книжные полки, которые должны были прибыть после нашего возвращения из отпуска. Я приехал с побережья без Ауры и теперь говорил по телефону с ее матерью. В чем она меня обвиняет? Что она имеет в виду, когда говорит, что, по мнению университетских юристов, очень подозрительно, что я не дал официальных показаний?
Хуанита решила, что тело Ауры должно быть кремировано. Это означало, что мы — Фабиола и я, вместе с Хуанитой — спустя примерно тридцать часов после несчастного случая с Аурой в волнах Тихого океана должны были прямо из больницы в Мехико, где она умерла, отправиться в близлежащую delegation (нечто среднее между полицейским участком и районной прокуратурой), чтобы дать свидетельские показания о смерти Ауры, которые должны были подтвердить, что, запрашивая разрешение на кремацию, мы не пытаемся утаить какие-то улики. Также должно было состояться вскрытие. Они разделили нас: Фабиолу провели в одну комнату, скорее даже в отсек, Хуаниту в другую, а меня в третью — или Хуанита была со мной? Мои воспоминания спутаны, но я помню муравьиную суету delegation, людей в уличной одежде и наручниках, сидящих на лавках вдоль стены, приходящих и уходящих полицейских и адвокатов, стены, мебель грязно-коричневого и желтого цветов. Я не спал с нашей последней ночи на побережье. Это было днем, или вечером, или уже наступила ночь. Я сидел на стуле за стальным столом напротив бюрократа — грузной сорокалетней женщины с вялым выражением лица, печатавшей на старом стационарном компьютере — черный экран с зелеными буквами, — она велела мне рассказать, что произошло. И я рассказал, а она печатала, не проявляя никаких эмоций, ее пальцы громко и быстро барабанили по клавиатуре. Я впервые говорил о несчастном случае и смерти Ауры, и, вероятнее всего, я рассказывал подробнее, чем было нужно, но она методично фиксировала каждое мое слово, по крайней мере так мне казалось. Я все еще был в плавках, сандалиях и футболке. Пока мы ждали очереди в delegation, я дрожал от холода, но потом перестал. Когда я закончил давать показания, она потребовала мои документы. У меня их не было. Мой паспорт остался в пляжном домике, который мы снимали в Масунте. В бумажнике оказалась только кредитка. Поскольку у меня нет документов, сказала женщина за столом, мои показания не могут быть приняты. Вся эта писанина коту под хвост.
Но, Хуанита, сказал я в трубку, я же дал показания. Ты была там. В delegatión. Их не приняли, потому что у меня не оказалось документов. Паспорт остался в Масунте.
Растягивая каждое слово — мне был знаком этот саркастический, издевательский тон Хуаниты, — она сказала: а-а-ай, какая интересная история. Что за исто-о-ория. (Ке бо-ниии-та хи-стооо-рия.) У тебя не оказалось па-а-а-аспорта. Он остался на пля-я-яже. Можешь рассказать эту сказку адвокатам и судье.
Хуанита, сказал я, в чем ты меня обвиняешь?
Мой тебе совет, ответила она, беги из страны ради собственного блага.
Я никуда не уеду, сказал я, у меня нет причин бежать из страны.
Университетские адвокаты хотят, чтобы тебя арестовали и посадили прямо сейчас, сказала она, темп ее речи ускорился. Но я их остановила. Я выступила в твою защиту. Но пока ты под следствием, я не хочу ни видеть тебя, ни говорить с тобой. Брат будет моим поверенным. С этого момента все, что ты хочешь передать мне, ты должен говорить ему.
Это был мой последний разговор с матерью Ауры. Я закончил говорить с ней, и тут же перезвонил Леопольдо, чтобы выяснить, что происходит. Почему Хуанита так со мной обращалась? Этот короткий звонок стал последним разговором и с Леопольдо, мне было велено общаться с ним только в письменной форме; на этом он повесил трубку. Чуть позже тем же вечером, или, быть может, это был следующий вечер, Хуанита позвонила Фабиоле и велела ей держаться от меня подальше, не разговаривать и не встречаться со мной, пока я нахожусь под следствием, иначе она тоже рискует оказаться подозреваемой. Фабис выскочила из квартиры, домчалась до моей двери и постучала. Она была потрясена, так бывает с выжившими в автомобильной катастрофе. Она дрожала и старалась не плакать, но с трудом смогла объяснить, что произошло. Она позвонила матери. Одетта негодовала. В тот же вечер она повела нас с Фабис ужинать в многолюдный ресторан, чтобы все увидели, что нам нечего скрывать.
21
Было такое чувство, что в моем мозгу протечка: он выпускает сны в действительность. Усталость, как рука в старой перчатке из мягкой кожи, нежно сжимала мозг, я чувствовал прикосновение ее трясущихся пальцев. Просыпаясь около трех или четырех часов утра, вместо того чтобы в отчаянии всматриваться в темноту, я погружаюсь то в один обрывок ночного кошмара, то в другой, пробуждаясь от каждого из них, словно от удара, в то самое мгновение, когда с облегчением понимаю, что это всего лишь сон. В конце концов я сдался, выкинул подушку, которую прижимал к голове, морально истощенный и опустошенный, дрожа, вылез из постели, продираясь через дебри образов и видений, которые сплошным потоком неслись сквозь меня.
