Мы с Кантой частенько коротаем вечера в этой странной компании. Хотя в Санвилле и не принято собираться группами. Обычно русские здесь не объединяются с русскими, а, например, немцы — с немцами. Каждого больше интересует происходящее внутри его сознания, чем снаружи. Однако так получилось, что мы сблизились с некоторыми, такими же, как и мы, «искателями Рая». Собираемся обычно у профессора Полозова, как сегодня. Мы с Кантой живем в деревянном бараке, общежитии для новичков, и отдельным жильем пока не обзавелись. Право иметь свой дом на территории Санвилля нужно заслужить многолетним трудом. Даже шалаш нельзя построить без разрешения общины. Некоторые здесь предпочитают жить на деревьях. Их соломенные хижины видны повсюду — на огромных, раскидистых, многовековых баньянах. Такие «дома» походят на гнезда гигантских птиц. Кто-то из глины и соломы сооружает себе жилища в виде шаров, летающих тарелок или пирамид. Но наиболее нужным членам отдельное жилье община выделяет сама. Часто это вполне благоустроенные дома. Профессор Полозов относится к этой категории. В Санвилле он на особом, привилегированном положении. Уже четверть века Александр Дмитриевич ищет ген агрессии. Он убежден, что зло в Большом мире можно вылечить, как оспу или корь. Поиски свои профессор начал еще в Петербургском институте исследования мозга, где когда-то работал и откуда его уволили за скандальные заявления.
Полозов утверждал, что в ДНК человека закралась ошибка. И все беды на планете из-за наличия у людей гена агрессии. Обнаружив его и изъяв из цепочки ДНК, можно исправить самую большую ошибку Природы или Создателя.
— Агрессия порождает агрессию, — говорит профессор, — если исправить в человеке эту деталь, изменится сама его сущность. На Земле прекратятся войны и наступит Рай.
В Санвилль Александр Дмитриевич приехал пятнадцать лет назад и с тех пор ни разу не был в России, где остались четверо его взрослых детей от двух браков. На вид Полозову чуть больше шестидесяти. Сам он говорит, что уничтожил паспорт и усилием воли забыл свой возраст, чтобы мысли о приближающейся старости не мешали работать. Но я этому не верю. Полозов никогда не видел своих семерых внуков, посвятив себя делу всей жизни и твердо веря в то, что его открытие изменит мир.
Хлоя распорядилась организовать профессору небольшую лабораторию. Для этой цели на деньги общины (которые все-таки существуют для крайних нужд) из Ченнаи было выписано все необходимое. Каждые две недели Дэниел доставляет Полозову новые партии лабораторных мышей, над которыми профессор ставит опыты.
Поначалу встречи у профессора были редкими. Но постепенно вошли в привычку и стали проходить почти каждый вечер. Вместе с нами здесь обычно собираются пять-шесть постоянных «членов клуба», как шутит Мигель, художник из Испании. У профессора целые две комнаты плюс помещение под лабораторию. Есть большой круглый стол, стулья, пара продавленных кресел и посуда. Обычно мы обсуждаем прошедший день или дела Санвилля. Но часто разговоры переходят в плоскость смысла жизни или несовершенства человеческой сущности. Здесь это главные темы, объединяющие членов общины, у каждого из которых была своя причина отправиться на поиски земного «Рая». Так как компания подобралась интернациональная, говорить приходится на универсальном английском, который некоторые дополняют фразами из родного языка и жестами. Мы с Кантой новички и пока больше слушаем, чем говорим. Встречи в доме профессора стали для нас единственным развлечением в Санвилле, заменив кино, театры и художественные выставки, которые мы любили посещать в Москве до злосчастного случая в подземном переходе. Он стал последней каплей, едкой кислотой обжегшей измученную многолетним страхом и лишениями душу Канты. Я чувствую, что ей все еще необходимо время, чтобы разобраться в своих чувствах и лучше понять Санвилль. Это ли место она искала, нарисовав яркими красками в своем чутком воображении?
Как все, мы работаем на благо общины. Ходим на медитации. Изучаем труды Матери Шанти. Участвуем в творческих конкурсах, которые любит проводить Хлоя. Обычно по выходным члены общины собираются вместе, чтобы поделиться друг с другом творческой энергией. Они рисуют акварелью на листах ватмана, поют, читают вслух стихи, ставят спектакли. Считается, что таким образом негативная энергия преобразуется в творческую. Качество исполнения при этом не имеет значения. Поначалу меня сильно смущало происходящее. Я чувствовал себя неуютно, но потом привык. Канта на таких мероприятиях обычно рисует. Рисует потрясающе. Чаще всего акварельные пейзажи или сказочных животных. Иногда чьи-то портреты. Я сижу рядом и, чтобы не обращать на себя внимания, раскрашиваю ее рисунки в местах, которые она указывает, стараясь ничего не испортить. Я не тороплю Канту. Она должна понять все сама…
Ратха, молодая женщина лет тридцати семи, с внешностью старой девы, пытается поставить пластинку на старом патефоне — особой гордости Полозова, который признает технический прогресс только в медицине. Все прочие новшества профессор считает вредными для человеческой души:
— Когда-нибудь электронные гаджеты превратят человека в робота! — говорит он.
Полозов имеет страсть к раритетным вещам и приобретает, а точнее, выменивает их при любой возможности, в основном на продукты питания. Для этого он отправляется с Дэниелом в город или по деревням. Люк называет находки Полозова барахлом. Между тем барахло отлично вписывается в обстановку жилища профессора. Кажется, что ты перенесся на несколько десятилетий назад.
Игла патефона никак не попадает в бороздку, но Ратха не сдается и настырно повторяет попытки. Ратха — тоже русская. Когда-то ее звали Еленой. Приехала из Новосибирска много лет назад. Больше о ней ничего не известно. Ее считают немного странной.
— Бросьте это занятие, Ратха! С этим агрегатом может управляться только профессор! — сказал Мигель.
Но в тот же миг Ратха победила патефон, комната наполнилась шипением, а затем еле различимым: «All we are saying is: Give peace a chance»[1], — запел покойный Джон Леннон.
— Похоже, эту пластинку привезли с собой первые хиппи, основавшие Санвилль и видевшие саму Мать Шанти, — сказал Стивен, молодой учитель из Англии.
— Возможно, Мать Шанти и привезла эту пластинку, ведь тогда она была просто милой девушкой, приехавшей из Америки в надежде сделать мир лучше, — сказала Канта, которая сидит рядом со мной на полу, на тростниковом коврике. В отличие от остальных Канта пьет чай. Она так и не научилась пить крепкий алкоголь, чему я очень рад. Лишь иногда Канта позволяет себе бокал сухого вина.
— Подумать только, покойник Леннон! Голос его оживает при помощи допотопного патефона, который уже тогда был старичком, когда Джон только появился на свет. И вот кумира миллионов уже нет, а патефон все крутит его пластинку, воскрешая на мгновения великого певца, — сказал Мигель.
— Увы, Мигель, вещи живут гораздо дольше людей. Разумеется, если находятся в хороших руках, — сказал профессор.
