— Ты что, собираешься передать их в прокуратуру? — удивилась Настя. — Это-то тебе зачем?!
— Да не я, — отмахнулся Олег, — не я, а те люди, которые заказали мне сбор материала. Но это — мое предположение. Я почти на сто процентов уверен в том, что не ошибаюсь. В любом случае, пойми, Настя, я ничем не рискую! Статья будет подписана, как это часто бывает, редакционным псевдонимом, а конфиденциальность информации…
* * *
Никакой конфиденциальности не было. Теперь Настя внезапно поняла, кто он — этот самый человек, им которого Олег ей не называл. Но теперь было слишком поздно. Слишком поздно для того, чтобы что-то изменить… Зачем он ввязался в это дело? Каким образом произошла утечка информации? Всего этого Настя не знала. Все это по большому счету теперь не имело абсолютно никакого значения.
Настя понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как она вскрыла конверт. Фотографии в беспорядке рассыпались вокруг. Настя чисто механически переводила взгляд с одной на другую. На одной из них он был снят крупным планом — видимо, это была фотография на какой-то документ. На другой Олег стоял, слегка развернувшись, смотрел прямо перед собой, мимо объектива. Еще на одном снимке он был изображен именно таким, каким она привыкла видеть его каждый день — в своем толстом светло-коричневом свитере и распахнутой коричневой дубленке. Приглядевшись, Настя поняла что Олег находится… возле ее дома!
Она горько усмехнулась — так вот откуда эта странная ирония в голосе Власова! «Зачем мне за тобой следить, глупая?» Конечно, он следил не за ней — он следил за Олегом. Значит, Власов прекрасно обо всем знал и все же решил не отступать от намеченной цели. «Это какой-то моральный садизм, — подумала Настя. — Что я ему такого сделала, за что он мне мстит? Он хочет меня заставить убить человека, которого я люблю, с которым живу, сплю в одной постели, которого уже представляю отцом своего ребенка…» Сердце пронзила острая боль. Перед глазами, сменяя друг друга, вставали два лица — лицо Никиты и лицо Олега. Она поняла, что находится в капкане. Власов не просчитался, поставив на нее. Потому что в том случае, если ей придется выбирать между ними двумя, она выберет сына. Не колеблясь ни минуты. А выбирать ей придется — ведь другого выхода нет. Впрочем…
В этот момент Настя поняла, что она окончательно сломалась. Она испытала такое острое желание расстаться с жизнью, что у нее загорелись глаза. Она вскочила с пола и начала лихорадочно оглядываться вокруг себя. Взгляд остановился на упаковке лезвий, лежащей на полочке. Она взяла их и снова задумчиво опустилась на пол. Теперь перед ней уже не стоял вопрос о том, что ей делать. Она сделала свой выбор. Этот день — послезавтра — в ее жизни просто не наступит, вот и все. Поднявшись, она тихонько задвинула задвижку на двери и сбросила шубу на пол. Вслед за шубой медленно сняла юбку, колготки, теплый свитер и тонкую водолазку. Оставшись в одном белье, она поежилась. «Только не думать, только ни о чем не думать! Сейчас, совсем скоро… Не будет, ничего не будет, совсем ничего», — шептала она, отвинчивая кран до упора. От сильного напора кран приподнялся вверх, брызги ударялись о стены и разлетались в разные стороны.
— Настя! — Дверь дернулась. — Открой, что ты там делаешь?
Настя молчала, растерянно и беспомощно оглядываясь по сторонам. Как это часто случается, в критические моменты жизни человек не задумывается над самыми простыми и естественными вещами. Всего лишь минуту назад все было так просто — ей казалось, что, раз уж она приняла решение, никто и ничто не сможет ее удержать. Разве что конец света наступит — и вот…
— Я… я купаюсь, Олег, — произнесла она изменившимся голосом, — подожди…
— Купаешься? В шубе?! Открой дверь, Настя!
В его голосе была такая тревога, что Настя испугалась. Испугалась не за него, а за себя, потому что в своем единственном стремлении — лишить себя жизни — больше не могла даже думать ни о чем другом. В течение последних минут эта мысль была ее единственной и навязчивой, а потому она не почувствовала ничего, кроме злобы, растерянности и страха, услышав за стеной его голос.
— Я не открою, я… я купаюсь, Олег, — пробормотала она, уже не зная, что ей делать, — уходи!
Ванна заполнилась почти наполовину. Олег продолжал стучать в дверь — все настойчивее, и каждый удар отзывался чудовищной болью в голове. Настя зажала уши руками, но продолжала слышать, как он стучит.
— Прекрати… прекрати, Олег, — прошептала она и принялась лихорадочно вскрывать бумажный пакетик с лезвием. Пальцы не слушались, не сгибались… Наконец достав одну узкую серебряную полосу, она тут же выронила ее на пол.
— Настя! Открой! Открой сейчас же! — кричал за стеной Олег, но она его уже не слышала.
— Тьфу, черт, — выругалась она и принялась глазами отыскивать на полу лезвие. Но перед глазами плыло, голова кружилась, и она решила достать из пачки другое лезвие. Вторая попытка была более успешной — крепко зажав лезвие в руках, она опустилась в ванну. Вода была горячей, даже слишком горячей, но она не почувствовала, как запротестовала обожженная кожа.
Звуки с той стороны затихли — наверное, Олег решил оставить ее в покое. Или, может быть, ей показалось? Она завинтила краны. Вода перестала шуметь — несколько последних капель ударились о поверхность, а потом все смолкло. Прислушавшись, Настя убедилась в том, что в дверь на самом деле больше никто не стучит. Полная тишина… В руке блеснуло лезвие. Настя поднесла его к запястью — туда, где под кожей слегка бугрился синеватый ручеек, разносящий кровь. Вена. Настя опустила руку в воду, и, нажав посильнее, собралась было провести ровную прямую черту вдоль запястья. Но в этот момент она снова услышала голос Олега…
— Настя, открой сейчас же, иначе я взломаю дверь. Ты ведешь себя как ребенок! Как ребенок, слышишь?!
Рука в ту же секунду расслабилась, пальцы разжались, пластмассовый станок медленно, словно нехотя, стал погружаться в воду. Ничего не случилось — только белая полоса вдоль запястья. Настя смотрела, как она исчезает, и прислушивалась к тому, как пульсирует кровь в висках.
«Ребенок». Именно это слово заставило ее так внезапно прийти в себя. Не голос Олега, не его упреки и угрозы взломать дверь. Настя, казалось, услышала только последнее слово, которое он повторил дважды. Ребенок. Никита! Как же он будет жить без нее, с кем останется?! Кто, черт возьми, достанет деньги на операцию, кто поможет ему выжить, если его слабонервная мамаша вскроет себе вены? Кто?! Дура, идиотка, истеричка!
Настя огляделась по сторонам. Ее одежда валялась на полу в полном беспорядке. Что она скажет Олегу?
— Настя! — снова услышала она.
— Олег, да перестань же, слышишь! — Собрав все силы, она попыталась говорить спокойно. — Я уже выхожу. Сейчас, сполоснусь только… Уже иду.
Выбравшись из ванны, она почувствовала, что тело сотрясается от судорог. Унять дрожь было невозможно. Настя растерлась махровым полотенцем, повесила его, осторожно, стараясь не смотреть, снова собрала фотографии в конверт. Конверт вместе с пистолетом она засунула в центрифугу стиральной машины. Увидев свое лицо в зеркале, она ужаснулась. Живой человек не может быть таким бледным после принятия горячей ванны. И тем не менее она жива… Завернувшись в полотенце, Настя собрала все вещи, вдохнула поглубже и наконец открыла дверь.
