– Если ты меня устроишь в киноартистки, – сказала Ольга страстно, – я за тебя выйду.
* * *
О смерти Маруси Гринберг Ольга узнала от Насти, а та прочитала в «Красной газете».
– Не может быть! – усомнилась Ольга.
– Смотри, это она, – настаивала девушка. – Гринберг Мария, двадцати одного года, снимала комнату на квартире пострадавшего… Сходится. Задушена при невыясненных обстоятельствах.
– Да сам доктор небось и задушил, – сказала Ольга.
– Зачем ты говоришь такие глупости, Оля! – возмутилась Настя. – Ты ведь так не считаешь на самом деле. Откуда бы доктор ее задушил, когда его самого ограбили!
– А вдруг я так и считаю? – ответила Ольга. – Ну и что с того, что он доктор или что его ограбили! Можно подумать, если тебя ограбили, то ты уже порядочный человек. Я с некоторых пор вообще не знаю, какому человеку верить. Иной раз люди бок о бок сражаются, а потом предают.
Она подумала о Робине Гуде и Гае Гисборне, как они были показаны в фильме. Сперва боевые товарищи, а потом – зависть, донос и клевета.
– Это от характера сильно зависит, – заключила Ольга. И вернулась к изначальной теме: – А что про Марусю еще написано?
– Да ничего…
– Она ведь была сумасшедшая, – напомнила Ольга.
– Не сказано. Написано, что устроилась на работу, вела себя положительно. Доктор Левин о ней отзывается с симпатией. Вряд ли это он ее убил. Нет, я так не думаю. Психология совсем другая. Согласно психологии, он, наоборот, должен был бы очернить свою жертву, показать, что правильно поступил, убив ее.
– Почему? – удивилась Ольга. – Это же выдаст его намерения.
– Они о таком не думают, что их что-то выдаст, – заявила Настя. – Человек по своей природе вовсе не злодей. Он должен всегда найти себе оправдание. Убийца оправдывает себя тем, что убитый, дескать, был скверным типом, недостойным жить, и все такое. Поэтому-то психология так часто помогает раскрыть преступника.
– Умная ты девушка, Настя, но иногда такие глупости говоришь! – сказала Ольга в сердцах. – А Марусю наверняка налетчики убили.
– Ты же только что твердила, что доктор.
– Это я так, чтобы тебя позлить…
Обе замолчали, и вдруг им стало очень грустно. С Марусей они расстались уже довольно давно – если судить по нынешним временам, когда и месяц считается за долгий срок, – но только сейчас начали за ней по-настоящему скучать. Даже мысль о том, что не придется возвращать Марусе ее красивый воротничок, навевала на Ольгу уныние и тоску. Вот так уходит человек навсегда, больше не пошепчешься о тайном, не выпьешь вместе чаю, не вернешься со смены с подругой, всегда готовой поболтать и помечтать… Странно, что Марусю сгубила любовь. Маруся ведь была совсем простая. Не маркиза, даже не дворянка.
– Согласно психологии, обычно с ума сходят люди хорошо образованные, начитавшиеся книг, – заметила по этому поводу Настя.
Ольга не выдержала:
– Ни гроша, похоже, она не стоит, эта твоя психология.
Настя не стала возражать и спорить. Вздохнула да и признала:
– Выходит, так…
* * *
Юлий долго колебался – пересказывать ли Ивану Васильевичу легенду о Фартовом человеке. С одной стороны, эта история как будто бы снимала с Юлия все подозрения, потому что какой у Юлия фарт! Попадался сразу – и порой за то, чего вовсе не совершал. С другой стороны, Юлий не без оснований подозревал, что следователь попросту посмеется над ним. Не в лицо, конечно, и не откровенным смехом, а просто глянет с юмором – и все, прощай, Юлий, иди вешайся, потому что если на тебя эдак смотреть начинают, твое время коптить небеса явно иссякло.
Когда Юлий все-таки зашел к Ивану Васильевичу (его уже знали и пропустили; очевидно, следователь не сомневался в том, что Служка придет еще не раз, и отдал соответствующие распоряжения), тот был занят разговором с доктором Левиным. Юлию он указал на подоконник, где тот и уселся, молча наблюдая за допросом.
Странно, что Иван Васильевич допустил практически постороннего человека к допросу. «А может, я теперь не посторонний», – подумал Юлий, качая ногой.
Дзюба сидел за соседним столом и писал. То ли записывал ход допроса, то ли излагал какие-то собственные мысли. Лицо его выразительно двигалось. Юлий впервые видел такое разнообразие гримас, обозначающих мучительные раздумья.
– Мы работаем по вашему списку пропавших драгоценностей, – сказал Иван Васильевич.
Доктор Левин сильно беспокоился. Он ерзал на стуле, сжимал руки между колен.
– Видите ли, Фаина очень огорчена… Дело вовсе не в стоимости похищенного, хотя это, разумеется, играет роль… Но память… Она любила эти вещи.
– Мы в любом случае продолжаем поиски, – заверил Иван Васильевич. – Ювелиры уже оповещены, так что при малейшем подозрении…
– Да, да, – бормотал доктор Левин.
– Мы вызвали вас для того, чтобы уточнить некоторые детали, связанные с убийством, – продолжал Иван Васильевич.
– Фаина безумно расстроена, – сказал доктор Левин, блуждая глазами по голому кабинету. – Она успела привязаться к Марусе… к гражданке Гринберг. Постоянно плачет. Пройдет мимо ее бывшей двери – и плачет. Хоть бы вы скорее задержали этих бандитов! – прибавил он в сердцах.
– Возможно, вас удивят мои слова, – произнес Иван Васильевич, – но мы убеждены в том, что это убийство совершено отнюдь не членами банды, вас ограбившей.
– Что? – сдавленно вскрикнул доктор.
Иван Васильевич сказал:
– Служка, подайте доктору воды.
Юлий сполз с подоконника, вышел в коридор, прошел до служебного помещения, где стоял холодный самовар, и нацедил в стакан воды.
«В лакея меня превратили, – думал Юлий, почему-то без обиды. – Сначала Дзюба гонял, теперь Иван Васильевич… Очевидно, так выглядит искупление грехов. Тоска».
Доктор выпил, сунул неприятно прыгающий стакан обратно в руку Юлия. Юлий со стаканом вернулся на подоконник. Ему хотелось послушать продолжение разговора, хотя сидеть на подоконнике с пустым стаканом в руке было очень глупо.
– Для этой банды нехарактерно совершать подобного рода убийства, – продолжал следователь. – Люди не склонны изменяться или изменять своим привычкам. Пантелеев – артист, чрезвычайно хладнокровный и уверенный в себе. Он обладает способностью подавлять волю своей жертвы и даже принуждать ее к сотрудничеству. Судя по тому, что нам известно о гражданке Гринберг, подавить ее волю было нетрудно. Вряд ли она оказывала сопротивление, тем более такому привлекательному мужчине, как Пантелеев.
– На что вы намекаете? – возмутился доктор. – У нас приличная квартира, и мы бы не пустили к себе, конечно, такую женщину, которая…
– А вы на что намекаете? – прищурился Иван Васильевич. – Я говорю о том, что Гринберг послушно дала себя связать и никак не проявляла возмущения, пока шел грабеж. Это ведь ваши показания.
