— Бр-р-р, — сказал я.
Я видел такую фотографию — тебе перерезают горло и вытаскивают через разрез язык. Человеческий язык на удивление большой.
— Ты ему это говорила?
Она издала смешок.
— Говорила. Он сказал, что если я его брошу, то он потребует попечительства над «мерсом».
Я повернулся и посмотрел на припаркованный у тротуара вожделенный, с умеренными наворотами «трехсотый», потом перевел нарочито оценивающий взгляд на Ивонну.
— Справедливо, — пожав плечами, сказал я, повернулся к воде и присосался к своей банке пива.
Она пнула меня по коленке.
Позже, когда мы помогали Уильяму вытащить из воды его гидроцикл, на сверкающем черном рейнджровере и с огромным черным катером на прицепе появилась какая-то шумная компания — все в черных кожаных куртках с эмблемами «БМВ». Те, кто приехал на самый высокий прилив, в это время уже вытаскивали из воды свои аппараты, а только что прибывшие потребовали, чтобы все убрались с дороги и дали им спустить на воду их катер. Их трехмоторный катер заблокировал выезд на дорогу, и, когда их попросили его отодвинуть, эти крутые ребята принялись спорить. Я даже слышал, как один из них утверждал, что они зарезервировали этот спуск.
Минут десять мы препирались без всякого толку. Мы погрузили гидроцикл на прицеп, но «мерс» Уильяма вместе с другими машинами оказался заблокирован у спуска; он попытался было объясниться с «бээмвэшниками», затем сел в машину и надулся. Ивонна молча кипела от ярости, потом объявила, что идет на спасательную станцию, купить какое-нибудь сувенирное говно.
— Когда не знаешь, что делать, иди в магазин, — сказала она, хлопнув дверцей.
Уильям сидел, сжав губы и следя в зеркало заднего вида за тем, как развивается спор.
— Ублюдки, — сказал он. — Просто хер знает, как наплевательски люди относятся друг к другу.
— Перестрелять их к чертовой матери, — сказал я, взвешивая — не выйти ли и не выкурить сигаретку (никакого тебе курения на обитых кожей цвета шампанского сиденьях «мерса»).
— Во-во, — сказал Уильям, перебирая пальцами баранку, — люди были бы намного вежливей, если бы все ходили с пистолетами.
Я покосился на него.
Наконец, после изрядной неразберихи, когда воздух был перенасыщен флюидами враждебности, проблема решилась; «бээмвэшники» протащили свой катер, освободив проезд к дороге для машин и прицепов. Мы подобрали Ивонну наверху у навеса станции, где для поддержки спасательной службы продавалась всякая всячина.
Приобрела она там, похоже, не много. Садясь в машину, она бросила мне коробок спичек.
— Держи, — сказала она.
Я изучил коробок.
— Ого. А ты уверена?
Мы, набирая скорость, устремились вверх между деревьями в сторону Эдинбурга, и я оглянулся. Внизу на спуске снова возникли беспорядки; «бээмвэшники»: отчаянно жестикулируя, показывают на покрышки с одной стороны прицепа, везущего их огромный катер — тот теперь вроде бы слегка накренился на один бок. Впечатление было такое, что там опять будет довольно жарко, затем деревья закрыли обзор, и спуск исчез из глаз. Я был уверен, что успел увидеть начало потасовки.
Я повернулся назад и увидел, как Ивонна с ухмылкой смотрит мимо меня в том же направлении. Внезапно она напустила на себя невинный вид, откинулась на спинку сиденья и принялась что-то мурлыкать под нос.
Я вспомнил, как мы с Энди спустили все колеса у машины его отца, взяв половинки спичек и засунув их в ниппели. Я открыл коробок, который дала мне Ивонна, но сказать на глаз, отсутствует ли там пара спичек, было невозможно.
— Похоже, у них там какие-то проблемы с прицепом, — сказал я.
— Так им и надо, — отозвался Уильям.
— Может, им шины прокололи, — вздохнула Ивонна; она бросила взгляд в сторону Уильяма. — А у нас ведь на ниппелях замочки, да?
Уильям в лесу, в окрестностях Эдинбурга, совсем рядом с участком, где расположен их с Ивонной новый дом; вооруженный маркером, он участвует в очередной дурацкой, хотя, должен признать, по-мальчишески захватывающей игре в пейнтбол (парни и девочки из его компьютерной компании против ударного отряда отдела новостей «Каледониан»). Мой маркер заклинило, и Уильям, узнав меня, пошел в наступление, смеясь и стреляя в меня раз за разом; я тем временем махал ему и пытался увернуться, но эти желтые шарики с краской, шлеп-шлеп, колотили по моему взятому напрокат снаряжению, камуфляжным брюкам и боевой куртке, молотили по шлему, а я махал ему и пытался привести в чувство проклятый маркер, а он просто медленно наступал, не переставая стрелять; сучий потрох, у него собственный маркер, и он его, вероятно, модернизировал; зная Уильяма, можно было не сомневаться. Шлеп! Шлеп! Шлеп! Он все приближался, а я думал: бог ты мой, неужели он узнал про меня и Ивонну? Неужели он догадался, неужели кто-то ему стукнул, может, в этом все дело?
Мне это здорово действовало на нервы, даже если я и ошибался; я и в самом деле хотел устроить козью рожу этому сукину сыну, потому что перед игрой у нас вышел дурацкий спор, он говорил, что алчность — это, мол, хорошо и что он был разочарован, как неудачно аргументировал этот тип Гекко из «Уолл-стрита».[85]
— Но это же в самом деле хорошо, — возражал Уильям, размахивая своим маркером. — Именно ею измеряется способность к выживанию в наше время. — Нам тем временем показывали игровую площадку с флагштоками, баррикадами из бревен и всеми прочими атрибутами. — Она естественна, — настаивал Уильям. — Это эволюция; еще живя в пещерах, мы выходили на охоту, и тот, кто приносил домой мамонта или что-то еще, съедал лучший кусок и трахал женщин, и все это было очень полезно для рода человеческого. Сейчас все это более отвлеченно, и мы имеем дело с деньгами вместо куска мяса, но принцип остается тот же.
— Но ведь охотились не в одиночку, в этом-то все и дело, — сказал я ему. — Там во всем была кооперация; люди вместе работали, получали результат и делили добычу.
— Согласен, — кивнул Уильям. — Кооперация — это великолепно. Если бы люди не кооперировались, то управлять ими было бы отнюдь не просто.
— Но…
— А вожди нужны всегда.
— Но алчность и эгоизм…
— …без них не было бы ничего, что тебя окружает, — сказал Уильям, снова размахивая маркером во все стороны.
— Именно, — воскликнул я, широко разведя руками. — Капитализм!
— Да! Именно! — эхом отозвался Уильям, повторив жест.
Так мы там и стояли: я с хмурой миной на физиономии, совершенно не понимая, как это Уильям не может сообразить, к чему я клоню… и Уильям, улыбающийся, но не менее озадаченный тем, что я, похоже, не способен понять его.
