В тот же вечер, 17 апреля 1945 года, приказом Верховного Главнокомандующего в 21 час Москва салютовала героическим войскам, освободившим Вену. Среди частей, отмеченных приказом Верховного Главнокомандующего, был и румынский 2-й танковый полк. В течение одного только месяца о нем упоминалось в приказах четыре раза!
X. ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН
Наступил май. Весна одела природу в самое красивое платье, не скрыв ни одного из своих украшений. Она разбросала цветы мака по полям, одела ожерелья из вишен в цвету на автострады Чехословакии.
Жаворонки и ласточки купались в лучах солнца и исчезали, как только раздавались первые взрывы возобновившейся битвы. Тогда слеталось воронье, чуя, что ему будет чем поживиться.
И, несмотря на всю свою красоту, весна имела горьковатый привкус.
Стояли жаркие дни. Небо было ясное и чистое, как синева моря. Казалось, что небо вместе с ветром плывет вдоль дорог, а цвет фруктовых деревьев опадает, как конфетти после бала.
А сколько «балов» происходит на фронте каждый день!
Музыка тяжелых орудий, пулеметов и винтовок раздается в Моравии и на Богемских горах.
В этих «балах», помимо армии, принимают участие и «гости» из гражданского населения — чешские партизаны. Они и сами устраивают «вечеринки», взрывая мосты, поезда или автомашины с боеприпасами.
…После освобождения Вены советская танковая бригада была направлена в Чехословакию на переформирование.
Одновременно с советской бригадой туда же был послан 2-й танковый полк, в состав которого входила рота Ботяну.
Первая румынская армия в составе 4-го и 7-го корпусов наступала в направлении Брно, Коетин и Кромержиж.
В начале мая рота лейтенанта Ботяну находилась на марше в восьмидесяти километрах от Брно.
Небо изредка бороздили отдельные разведывательные самолеты, прозванные солдатами «дедушка Костикэ». Они фотографировали позиции противника и исчезали. Если эскадрильи фашистских самолетов атаковали их, они быстро снижались (летали они не выше пятисот метров) и приземлялись на зеленеющих полях пшеницы или кукурузы.
Самым опытным воздушным разведчиком был летчик 11-й эскадрильи лейтенант Санду. Вместе с адъютантом Нягу он не раз обманывал врага, всегда уходил из-под самого его носа и возвращался на аэродром с богатыми и ценными данными фоторазведки.
На рассвете 2 мая пять разведывательных самолетов поднялись в воздух, чтобы сфотографировать расположение войск противника в районе Кресновице, Блажавице, Соколнице — трех важных населенных пунктов, расположенных примерно в двадцати километрах южнее Брно.
Самолет Санду на аэродром не вернулся. Армейская радиостанция потеряла с ним связь в 5.35.
Обеспокоенный генерал приказал запросить о самолете Санду части, находящиеся на переднем крае. Оттуда сообщили, что самолет перелетел через передний край в 5.15 и что со стороны противника была слышна стрельба из зенитных орудий, вероятно ведущих огонь по самолету. Больше о самолете Санду никаких сведений не поступало.
Санду подбили у Кресновице. Летчик был ранен и вынужден был сесть на лесной опушке. Со всех сторон к самолету бежали немцы с собаками. Увидев это, Санду приказал Нягу взять кассеты, перейти речку и пробраться к румынским позициям.
На рассвете обессиленный Нягу добрался до передовых частей 7-го румынского корпуса, откуда обо всем случившемся доложили в штаб армии.
Командование 2-го Украинского фронта, поддерживающее связь с чешскими партизанами, приняло все меры, чтобы спасти румынского летчика. В отряде чешских партизан «Татра» ничего не знали о Санду. Известно было только, что немцы ищут какого-то летчика. О судьбе Санду отряд узнал позднее от партизана Алексы Клапки.
Начальник штаба расположенной в Кресновице фашистской дивизии майор фон Мюллер разместился в доме учителя Ионака Клапка. Это была одна из семей, в которой немного говорили по-немецки.
Жена учителя Майя проклинала своего мужа за то, что он сам, добровольно, предоставил свой дом в распоряжение немецкого офицера.
— Ионак, Ионак, — говорила Клапке его жена Майя, — что ты наделал, ты же погубил всех нас!
— Почему же?
— Как это почему? Наша дочь — врач…
— Ну и что же?
— …Наш сын, Алекса, столько лет скрывается в горах, воюет вместе с партизанами…
— Наш сын, Алекса, умер. Об этом знает фашистское командование. Я делаю то, что считаю нужным.
— Лицемер ты, вот кто… Об этом говорит все село.
— Все село? А какое мне до этого дело?
Ошеломленная женщина выбежала в другую комнату, где ждал ее сын Алекса. Вся в слезах, она бросилась к нему.
— Ступай, ступай к отцу, открой ему глаза на все, но будь осторожен, немцы никого не щадят…
Старый учитель сидел задумавшись. Вдруг перед ним появился Алекса._
— Ты? Здесь? — удивился Клапка.
— Отец, меня послал к тебе командир отряда, поручик Влчек, мы ищем румынского летчика, сбитого немецкой артиллерией. У нас есть сведения, что он спрятан где-то в селе.
— Что ты столько болтаешь? Тайны не выдают даже тогда, когда…
— Да, но ты же мой отец!
В это время во двор вошел майор Мюллер, а за ним с двумя чемоданами в руках тащился его денщик Ганс. Алекса схватил пистолет и хотел было выстрелить, но старик сжал его руку.
— Спокойно, мой мальчик. Не путай мои расчеты…
Алекса был поражен. Неужели это его отец! Он почувствовал отвращение.
— Предатель! Наши считают тебя своим, а ты хочешь, чтобы я попал в лапы фашистов. Отойди назад, иначе я буду стрелять! Я застрелю тебя и майора, если он войдет сюда!
Но старик Клапка не обращал внимания на сына. Он быстро отогнул ковер, поднял за металлическое кольцо крышку люка и подозвал к себе Алексу:
— Твое счастье, что ты мой сын. Немедленно спускайся в подпол, слышишь?
Раздался тихий стук в дверь, затем стук повторился, но уже сильнее и настойчивее.
Подталкиваемый отцом, Алекса спустился вниз. Учитель быстро закрыл крышку, ловко поправил ковер и открыл дверь.
Остановившись у порога, Мюллер, не обращая внимания на хозяина дома, начал внимательно рассматривать комнату. Взглянул на письменный стол, на книжный шкаф, на клетку, в которой билась канарейка.
Видно, комната ему не особенно понравилась. Он поморщился и, переступив порог, вошел. За ним шагнул Ганс, высокий, худой парень, и поставил возле кровати чемоданы.
Старый учитель низко поклонился Мюллеру и предложил ему сесть, но тот, сделав вид, что не замечает приглашения, достал монокль и начал рассматривать хозяина.
— Благодарю вас, господин Ионак, за гостеприимство, — сказал Мюллер и пристально посмотрел на Ганса.
