ребенка.
— Как я могу грустить, если у меня никогда не было ребенка? — Но да, именно поэтому мысль о том, чтобы провести день с моей невесткой, меня очень раздражает. Это немного утомительно — делать счастливое лицо и притворяться, что все в порядке, когда внутри все, что я могу делать, это гадать, когда же настанет моя очередь. Я ненавижу себя за то, что так думаю — во-первых, это незрело, а во-вторых, Аспен никогда бы так не подумала, если бы наши позиции поменялись местами. Она слишком мила и щедра для этого, в то время как я просто эгоистична.
— Ты имеешь право чувствовать то, что чувствуешь, — напоминает он мне мягким, но твердым голосом. — Не будь так строга к себе.
— Я знаю, что ты прав. — И я люблю его еще больше за то, что он выслушал меня и не пытался приукрасить мои чувства. Выросшая с таким отцом, как мой, я привыкла к тому, что люди думают, что могут решить все мои проблемы за меня. Он не пытается этого сделать. Он просто хочет помочь мне пройти через это. Он именно то, что мне нужно, идеально подходит для меня во всех отношениях.
— Чему ты улыбаешься? — Он тоже улыбается, когда я поднимаю взгляд от своего апельсинового сока.
— Наверное, тому, как сильно я тебя люблю. — Мы оба наклоняемся через стол для поцелуя. На вкус он как сироп, бекон и апельсиновый сок, и я впитываю его, наверстывая упущенное.
То есть до тех пор, пока мой желудок ни с того ни с сего не выворачивается.
— О, черт. — Я откидываюсь на спинку стула, одна рука на животе, а другой тянусь ко рту. — Я не очень хорошо себя чувствую. Думаю, я слишком быстро ела.
— Что случилось?
У меня нет времени отвечать. У меня хватает времени только на то, чтобы заметить его обеспокоенное выражение лица, прежде чем я убегаю от него, врываясь в дом и через кухню. Это чудо, что я вовремя добираюсь до дамской комнаты, бросаясь на пол перед туалетом за долю секунды до того, как все, что я только что съела, возвращается обратно в болезненном порыве. Мой желудок продолжает сводить спазмами, и волна за волной плещется в унитаз. Мне ничего не остается, как ждать, когда это пройдет, и к тому времени, когда это происходит, мои ребра болят от такого сильного рвотного позыва.
Рен, последовавший за мной, рядом, и теперь он одной рукой откидывает мои волосы назад, а другой поглаживает мне спину.
— Прости. Тебе уже было плохо? Если да, тогда тебе не стоило есть со мной.
— Но все было в порядке. — Я почти уверена, что теперь все нормально, поэтому спускаю воду в унитазе, прежде чем закрыть крышку и прислониться лбом к стене. — Я чувствовала себя прекрасно примерно тридцать секунд назад.
Медленные, ритмичные движения его руки прекращаются.
— Когда у тебя в последний раз были месячные?
Хороший вопрос. Честно говоря, я не могу вспомнить. Этого достаточно, чтобы я открыла глаза и села, на секунду забыв о затяжной тошноте, пока вспоминаю прошлое.
— Мне трудно вспомнить.
— Ты понимаешь, о чем я спрашиваю, верно? Ты уверена, что не беременна?
— Тест был отрицательным, — напоминаю я ему, пожимая плечами. — Значит, дело не в этом.
Его обеспокоенные глаза сужаются.
— Эти тесты всегда правильные?
Честно говоря, понятия не имею.
— Ну, в любом случае, с моих последних месячных прошло много времени. Может быть, мне стоит сходить к врачу.
— Я хочу пойти с тобой. — сразу говорит он. — Все еще есть шанс, что ты беременна. Тест мог быть неправильным. Я хочу быть там с тобой.
Больше всего на свете я хочу, чтобы он был рядом со мной. Он никогда не поймет, как много для меня значит слышать это. Это придает мне смелости встать на ноги и, сбегав наверх, чтобы переодеться и почистить зубы, направиться в папин кабинет. Меня все еще немного подташнивает, но я почти уверена, что меня вырвало до последней унции из того, что было у меня в желудке.
Могла ли я быть беременной? От этой возможности мой пульс учащается, когда я подхожу к открытой двери. Хорошо. Он не занят. Возможно, он в хорошем настроении.
И он, кажется, уделяет мне все свое внимание, когда я вхожу, вместо того, чтобы просто бросить взгляд в мою сторону, прежде чем вернуться к своей работе.
— Доброе утро. Ты выглядишь немного бледной. Ты хорошо себя чувствуешь?
На него не похоже быть таким наблюдательным, и это говорит мне, что я, должно быть, выгляжу ужасно. Но прямо сейчас мне кажется, что это хорошо.
— Хочу попросить тебя о большом одолжении.
Со стоном он говорит:
— Именно это отец и хочет услышать в первую очередь.
— Ничего особенного или что-то в этом роде. Но мне нужно записаться на прием к врачу.
— Ты заболела? Ты чего-то недоговариваешь? — Он уже наполовину поднялся со своего кресла, выглядя готовым либо убить кого-нибудь, либо купить новое больничное крыло, чтобы убедиться, что обо мне позаботятся.
— Я не больна. Но… — Я имею в виду, я не хочу лгать. И учитывая, что я собираюсь попросить разрешения взять Рена со мной, он должен понять подтекст. Почему это так важно. — Не волнуйся. Я думала, что что-то не так, но прошла тест, и он показал, что это не так. Но мне стало плохо ни с того ни с сего, и… Я не хочу переходить на личности, но…
Он поднимает руку, с глухим стуком опускаясь обратно в кресло.
— Ты говоришь мне то, что я думаю?
— Возможно, я беременна, — шепчу я, дрожа. — Это могло случиться, когда мы были в том домике. Клянусь, я не пыталась сохранить это в секрете. Я действительно так не думала. Но, может быть, мне стоит сходить к врачу. И я хочу, чтобы он пошел со мной. Он имеет право быть там, если выяснится, что я действительно беременна.
Он закрывает глаза, потирая виски круговыми движениями. Я знаю, что лучше не испытывать судьбу, поэтому мне приходится стоять здесь и ждать, пока он заговорит, вместо того чтобы требовать, чтобы он немедленно дал мне ответ.
— Очевидно, сейчас не время вдаваться в подробности того, что это может означать, — бормочет папа. — Сейчас важно обеспечить тебе уход, в котором ты можешь нуждаться. И я должен согласиться с тобой. Если у тебя будет ребенок, Рен заслуживает того, чтобы быть там с тобой. Вот почему он пойдет с тобой, но с вами будут
