что я ей скажу. Загнанная в угол паника робко вякала, что (может быть, на наше счастье) Серафимы не окажется дома — ну, вдруг, в гости к подружке ушла? Или с тётей на моцион. Может же такое статься?
Здравый смысл сурово обрубал эти жалкие страхи: если не сегодня, то завтра объясняться придётся, и лучше бы уж сразу, чем всю ночь мучиться.
Шумно, в общем, было в моей голове и уж точно не скучно. Так я дошёл до цветочного магазина, и продавщица, поглядев на меня, безошибочно предположила:
— Предложение делать?
Я молча кивнул.
— Без паники! Мы соберём вам неотразимый букет. Колец ещё не покупали?
Я прям остолбенел:
— Нет! Ах ты ж, Господи…
— Спокойно, молодой человек! Это не обязательно в день предложения. Вот когда объявление будет — тогда надо. Я просто спрашиваю, чтобы понимать, какую лучше композицию сделать.
Ну, до сих пор эта мадам ни разу не промахнулась — все её цветы вызывали у Серафимы благосклонные улыбки, так что пусть спрашивает что угодно.
В этот раз букет получился пышный и такой… как говорит моя сестрица Наталья, «с намерением».
— Ну вот, теперь вы — настоящий жених! — с удовлетворением сказала цветочница, глядя на меня. Я посмотрел на себя в высокое зеркало, установленное в павильоне, и согласился. Вот, у женщины талант! Цветы заставить говорить — это прям чудо.
Отсюда до дома Шальновых было не больше минуты. Я всю дорогу наново составлял в голове действия и красивые слова: как зайду да как скажу. У двери протянул руку к звонку… и створка неожиданно распахнулась мне навстречу, выпуская Серафимину тётку.
— Ой, Илья Алексеевич! — расплылась та. — А мы вас только завтра ждали!
Все мои заготовки рассыпались в невразумительную кучу.
— А-э-э… а Серафима дома?
— Дома-дома! — округлила глаза тётушка и закричала в сторону лестницы: — Глаша! Проводите Илью Алексеевича в гостиную и пригласите Симочку! — и мне: — Я до своей квартиры, пенсне забыла. Возьму и вернусь.
— Понял, — брякнул я и пошёл за Глашей по лестнице.
Серафима, привлечённая криками, уже сама вышла в гостиную. Увидела букет, обрадовалась:
— Ох, какой шикарный! Великолепный, Илья, честное слово! Глаша, — она обернулась к прислуге, — будьте добры, поместите его в хорошую вазу. И… чаю поставьте, наверное.
Но не успела кухарка удалиться за дверь, как Сима схватила меня за руку:
— Илюша! Пошли гулять, пока не поздно? А то тётя сейчас придёт, начнёт свои нравоучительные беседы! Не хочу.
Совсем не так представлял я момент решительного предложения.Впрочем, может быть, где-нибудь в живописном сквере? Девушки, кажется, считают, что это достаточно романтично.
— Пойдём, конечно!
— Я только шляпку возьму!
Она пулей метнулась в свои комнаты, потом назад, с лестницы мы ссы́пались горохом, чтобы внизу нос к носу столкнуться с Ольгой Ивановной.
— Илья Алексеевич пригласил меня на прогулку по свежему воздуху! — прощебетала Серафима, и мы бочком-бочком просочились мимо тётушки.
— Будьте к ужину! — строго наказала она.
— Конечно, тётя, — заверила Серафима и потянула меня за угол.
Первое, чего ей всегда хотелось — скрыться от тёткиных надзирающих глаз. На соседней улице начинались магазины. Сима притормозила у одной из витрин, окинув себя критическим взором. Осталась довольна и живо обернулась ко мне:
— И куда же мы пойдём сегодня?
— Куда твоей душеньке будет угодно.
— Эх, жаль, карусели уехали, — она грустно вздохнула. — Как бы я хотела ещё раз прокатиться! И на «Ветерке», и на горках…
И тут — честное слово, сам не понимаю, как мне это в голову пришло — я предложил:
— Могу устроить персональный аттракцион.
— Это как? — она остановилась, глядя на меня снизу вверх своими огромными глазами.
— На «Саранче», — таинственным шёпотом пояснил я.
— Прям на настоящем шагоходе? — с весёлым ужасом уточнила Серафима.
— Ну, конечно. По тем просекам пронестись, где я тренировался — ух-х! Там тебе и горки будут, и ветерок — всё, что хочешь.
В глазах зазнобы засветился совершенно подростковый азарт:
— А давай!
Рассудок попытался пискнуть, что подобную выходку не вполне одобрила бы тётушка (кабы узнала), но эти соображения были отброшены пинком в тёмный угол и больше не отсвечивали. По зрелом размышлении полагаю, что в тот момент третья рюмка как раз вступила в фазу своего решительного действия, но именно в те минуты я об этом совершенно не думал.
— А мне разрешат? — спросила Серафима.
— А кто нам запретит? Шагоход — мой личный. Не на базе, во дворе стоит. Идём.
ВОТ ЭТО КАРУСЕЛЬ!
Город у нас не особо большой, и здравый смысл не успел над нами возобладать — пришли мы раньше. Барышня моя немного помялась, прежде чем зайти ко мне на двор (ясно же, никого там нет и не предвидится, вроде как неприлично), но желание прокатиться на огромной машине, выглядывающей из-за забора, перевесило.
— Смотри! — продемонстрировал я свою зверюгу. — Вот это — выдвигающиеся скобы. Поворачиваем вот эту штучку, и как будто лесенка получается. Я сейчас поднимусь, открою, а потом ты заберёшься.
— А ты?
— А я внизу буду караулить, чтобы поймать, если ты вдруг свалиться надумаешь.
— Ой…
— Не боись! Даже моя матушка ездила.
— Да ты что⁈
— Честное слово. Тогда эта лесенка не работала, она вообще по приставной забиралась.
Я быстро поднялся наверх, открыл люк, спустился.
— Не передумала?
Сима этак повела плечиком, мол — тут вон даже женщины в возрасте ездят, буду я бояться! И полезла. И ничего, управилась, хоть пару раз на подол и наступила. Ругалась себе под нос смешно, по-девчачьи.
Я забрался следом, дверцу закрыл.
— А что это за сабли? — удивилась Серафима.
— А-а… Это я выгрузить забыл, — ну, правда же, забыл. — Не обращай внимания. Держи вот шлем.
— Ой, смешной какой, как из ваты!
— Он и есть из ваты. Ну, или из шерсти — я не распарывал. Но мягкий, на случай, если ты в кабине головой о что-нибудь стукнешься.
— Понятно. А ты тоже наденешь?
— Конечно! У меня два их — если я, например, второго стрелка с собой возьму.
— А кнопочек сколько!
— Чур, ничего не трогать. А то шмальнёт — и прибьёшь кого-нибудь нечаянно.
— Ой…
— Садись в это вот кресло. Ремешками
