я сейчас и занимаюсь, лежа на этой кровати и ожидая, пока Пейсли закончит переодеваться.
Катастрофизирую.
Неужели Пейсли только притворялась, что ей нравится этот поцелуй? Что, если все так и было, и она сделала это, чтобы не ранить мои чувства, потому что я должен быть здесь с ней до конца недели, и, возможно, если бы я понял, что она ненавидит наш второй поцелуй больше, чем первый, я бы сбежал (поплыл? прыгнул на лодку?) с острова и оставил ее здесь, чтобы она встретила эту неделю в одиночестве.
Катастрофическое мышление или повествование? Зависит от читателя, я думаю.
Для меня этот поцелуй был сокрушительным. Это был ответ на давно мучивший меня вопрос. Неужели мы с Пейсли физически несовместимы? Для меня ответ — однозначно нет. Мягкая кожа Пейсли, запах цветов апельсина, маленькие звуки, доносящиеся из глубины ее горла и, помоги мне Господь, ощущение ее губ. Мягкие и податливые, идеальные, тающие на фоне моих.
Пейсли выходит из ванной в джинсовых шортах и тонкой белой майке. Ее глаза встречаются с моими, на щеках появляется персиково-розовый румянец. Из-за меня? Из-за нашего поцелуя?
Она застенчиво улыбается мне. Значит ли это, что мне не нужно будет катапультироваться с этого острова на следующем суде?
— Пейсли…
Она вытягивает руку.
— Ты выглядишь обеспокоенным, Мастер Слова. Не стоит.
— Это не был наш второй худший поцелуй?
Она медленно качает головой, ее улыбка маленькая, но искренняя, а глаза горят.
— Отнюдь нет.
Видно ли на моем лице чувство самодовольства? Возможно. Годы ушли на самобичевание из-за того ужасного выступления, а теперь я показал ей, что я лучше.
Исправил ошибку.
Она останавливается рядом с кроватью, упирается бедром в край матраса и смотрит на меня сверху вниз.
— Ты готов к пляжному волейболу и костру?
— Только если я смогу поднять свой воротник. Это похоже на ультрамодное мероприятие. Позволь мне взять ключи от моего парусника. Будут ли присутствовать фотографы? Ральф Лорен настойчиво предлагает поместить меня в свой летний выпуск.
Пейсли сдерживает смех.
— Не заставляй меня снова целовать тебя только для того, чтобы твой рот перестал говорить со скоростью мили в минуту, Мэдиган.
Сделай это, пожалуйста.
— Даже не мечтай, Ройс, — я сбрасываю ноги с кровати. — Кроме того, ты не можешь поцеловать меня сейчас. Мы должны были приберечь наши губы для публики.
Она внимательно осматривает мою одежду.
— Точно. Возьми с собой толстовку. Ночью на пляже может быть прохладно.
Она достает из шкафа, где висит ее платье, зеленую толстовку на молнии. Я делаю то же самое, доставая из ящика комода единственную толстовку, которую я взял с собой.
Взяв верхнюю одежду в руки, мы выходим из комнаты. Мы останавливаемся, чтобы попрощаться с Лозанной, которая говорит нам, что мама Пейсли и Бен уехали в квартиру, которую они снимают. Пейсли приглашает Лозанну, но та отказывается, заявляя, что лучше приготовит ужин.
— Не волнуйся, — успокаивает Лозанна, — она взяла суп с собой.
Мы выходим на уединенную прогулочную дорожку, и с каждым нашим шагом рев океана заполняет мои уши. В двадцатый раз с момента приезда я удивляюсь тому, что нахожусь здесь.
Уже достаточно поздно, чтобы большинство семей ушли с пляжа. Отдельные люди и несколько пар прогуливаются у кромки воды. Сегодня мы пришли сюда еще раньше, чем вчера. Небо все еще лимонно-желтое, но по краям темнеет, превращаясь в одуванчик.
Мы останавливаемся у нижней ступеньки на другой стороне песчаного холма. Вокруг собралась горстка — около пятнадцати? — людей. Я узнаю брата Пейсли, Шейна и Сиенну, но все остальные, играющие в волейбол, для меня загадка.
Игра идет по принципу «мужчины против женщин». Мужчины носят чиносы приглушенных розовых, голубых и зеленых цветов и белые поло. Женщины носят платья из льна и люверсов и огромные солнцезащитные очки.
Я бросаю взгляд на Пейсли.
— Что, во имя Vineyard Vines[xlvii], здесь происходит?
Она разражается смехом.
— Я забыла тебе сказать? Ральф Лорен отменил твою съемку. Его заменил Vineyard Vines.
— ХА-ХА, умираю со смеху.
Мы перебираемся на теплый песок и кладем вещи на один из углов огромного светло-голубого с белыми вкраплениями пляжного одеяла. В противоположном углу стоит холодильник, из которого торчат бутылки с водой, банки с газированной водой, вином и пивом.
Игра приостанавливается. Шейн представляет своих шаферов, ни одного из которых у меня нет ни малейшего шанса запомнить, кроме Тега, потому что это может быть и Скутер.
Тег, с вьющимися песочно-каштановыми волосами, которые спадают ему на глаза, сообщает мне, что он брат Шейна, а также шафер. Узнавание вспыхивает, когда он замечает Пейсли. Его худощавое тело отклоняется назад, руки раскрываются для объятий.
Приветствие Пейсли теплое, искреннее. Они проводят несколько минут в общении, пока Сиенна знакомит (скорее, заново знакомит) меня со своими подружками невесты. Я узнаю их по девичнику, и, если судить по блеску в их глазах, они тоже меня помнят. Должно быть, Сиенна издала для них один и тот же запрет, потому что никто из них не называет меня Клейном-стриптизером.
Мы присоединяемся к игре в волейбол на следующем переходе. Пейсли удивляет меня тем, что она чертовски хороша. Только позже, когда мы сидим и смотрим, как солнце опускается за горизонт, я узнаю, что она играла в волейбол в старших классах.
Позади нас Спенсер кричит на тройняшек, которые присоединились к нам с опозданием. Пейсли смотрит на них через плечо, наблюдая. В кругу семьи она ведет себя по-другому. Внимательно. Осторожно. Почти как курица-наседка. Это не та непринужденная и веселая Пейсли, которую я знаю, с дерзким языком, которая любит легкомысленно посмеяться. Семейные отношения могут быть сложными и многослойными, и семья Ройсов сумела разжечь мое любопытство.
Почему Пейсли осторожна, напряжена и слишком сговорчива со своей семьей, но при этом охотно говорит мне, когда ей что-то не нравится?
Наши плечи почти соприкасаются, поэтому, когда она отводит взгляд от Спенсера, он останавливается на мне. Уголки ее глаз смягчаются, слегка морщатся, и я верю, что теплый взгляд в ее глазах — это благодарность.
Я обнимаю ее, кончиками пальцев проводя по той части руки, которая остается обнаженной из-за топа. Она моргает, и я думаю, не вспоминает ли она то, что было раньше в ванной. Я думал об этом по меньшей мере дюжину раз, так много, что начал отвлекаться. Я пропустил свой вклад в подачах, пасах и отбивании мяча в игре ранее, потому что мои мысли были в другом месте. У нас был неудачный первый поцелуй, который нужно было компенсировать, но разве это все?
