хотелось, чтобы связь с Землей восстановилась.
И возможность того, что все это воплотится в реальность, позволила мне смириться с компромиссом. Я готова была сделать все что угодно, лишь бы это произошло.
Но все же я сомневалась. Мне вспомнилась пещера, полная людей, которые верили в неоспоримую правильность этого предприятия, – все они теперь были убиты и холодны. Я боялась, что лечу по воздуху не в старом космическом корабле, а в чреве какого-то ужасного чудовища и указываю ему дорогу к собственному дому.
– Хорошо, – сказала я.
Мы приземлились примерно в пятидесяти ярдах от Дигтауна; дюзы подняли в воздух корону пыли, которая окатила нас, точно легкий дождик, неуместный в это время года. Поврежденная рампа опустилась с трудом, наполнив кабину скрежетом металла. Я выглянула в иллюминатор, опасаясь увидеть колонну людей, идущих нас встречать. С тех пор, как началась Тишина, в марсианском небе никто не летал, и я не могла представить, что работающий космический корабль не привлечет к себе толпы людей. Но Салли заверила Сайласа, что этого не случится, и оказалась права.
Земля оставалась пустой, а те немногие хижины, что были мне видны, – тихими и спокойными. Я должна была испытать облегчение; моя надежда на возвращение домой с цилиндром основывалась на успехе плана Сайласа. И я его испытала – отчасти. Но это было зловещее предзнаменование. Я боялась сходить с корабля.
Близилась ночь. С починкой рампы и перевозкой топлива нужно было повременить до утра, когда потеплеет. Сайлас хотел, чтобы мы переночевали на «Фонарщике», но никто из нас и слышать об этом не желал. Ведь в иллюминатор уже был виден дом.
Не в силах нас заставить, Сайлас сдался. Он забрал у меня цилиндр. Возвращать его обратно в руки Сайласа было больно. Глаза у меня затуманились, сердце словно вспороли крюком.
– Сначала приведите Гарри Уикхэма, – велел он нам. – Пока он чинит рампу, доставьте топливо с «Эвридики». Не тратьте время впустую.
– Мы вернемся утром, – пообещала ему Салли.
Мы собрали вещи – без Ватсона нам пришлось оставить тяжелое походное снаряжение в корабле – и спустились на землю.
Нас ждал Дигтаун – еще один пустой череп.
Дигтаун лишился еще не всех жителей. Некоторые из них до сих пор бродили по улицам, глухие к окружающему миру. Они не проявляли интереса ни к «Фонарщику», ни к кому-то из нас. Кое-кто, ссутулившись, сидел в дверных проемах или прислонившись к стенам; мне вспомнились рассказы о земных нищих. Еще год назад такое зрелище было бы немыслимым. Изредка кто-нибудь из них поднимал голову, словно заслышав шум в соседней комнате, когда мы проходили мимо. Но эти проблески любопытства были недолговечными.
Салли отделилась от нас первой.
– Пойду посмотрю, как там Лора и Билли.
Дети Шенка. Я ухитрилась забыть, что она у них жила. Ее забота о них теперь казалась мне почти оскорбительной, учитывая, что мы недавно пережили.
– Эти двое – крепкие орешки, – сказал Джо.
– От того, что происходит с городом, это их не защитит. Вам стоило бы пойти со мной.
– Вот уж нет, – воспротивился он. – Сегодня ночью я буду спать в своей постели. Вы и вдвоем договоритесь с Гарри поутру. Меня он все равно слушать не станет.
Салли посмотрела на меня.
– Нет, – сказала я. Мне не хотелось ночевать под одной крышей с Шенками, но и возвращаться в Нью-Галвестон у меня никакого желания не было. Спать дома без папы и так было трудно; я и представить себе не могла, каково мне придется теперь, когда не стало еще и Ватсона. – Еще светло. Я поговорю с мистером Уикхэмом. А потом заночую у вдовы Кесслер. В прошлый раз она меня приютила.
Я не боялась, что за мной снова кто-нибудь погонится. Теперь, когда труп Чарли болтался в мертвой хватке боевого Автомата из кратера, причин для этого не было.
Салли явно была недовольна, но возражать не стала. Она знала, что, оставив у себя цилиндр, Сайлас посадил меня на короткий поводок.
– Ну ладно. Если уговоришь Уикхэма помочь, дай мне знать утром. Тогда мы вместе присоединимся к Джо на «Эвридике».
План был готов. Салли покинула нас; Джо смотрел ей вслед, и на лице у него блестели бисерины пота.
– Что ж, мы остались одни, – сказала я. Он не отозвался. Мы продолжили неловкую совместную прогулку по Дигтауну.
Наш путь пролегал мимо центра города и Глотки. Возле нее людей было больше – около дюжины человек, разбившихся на отдельные группы. Некоторые стояли на мостках, окружавших дыру, большинство собралось на самом ее краю. Их внимание было сосредоточено на бездне, их тела изящно клонились к ней, как подземные цветы к холодному, мертвому солнцу.
Я узнала дорогу, которая вела к дому вдовы Кесслер; мне вспомнились ее слова – «их призывают сады». Я вспомнила человека в подвале, буйно растущие грибы и укрытый среди них череп. События в кратере Пибоди вытеснили все это из моей памяти, но теперь оно просачивалось обратно – ночной кошмар, пробуждающийся к жизни.
К тому времени, как мы дошли до мастерской, лучи солнца падали почти горизонтально, вспарывая холмы и грубо построенные дома золотыми плоскостями. Одно из окон заливал свет, подсказывая, что мистер Уикхэм до сих пор не ушел в Глотку. Белая краска слова «Запчасти» сияла в вечернем свете, словно электрическая вывеска.
Джо остановился в нескольких ярдах от двери.
– Иди одна, – сказал он. – Я ему не нравлюсь.
Я подошла к двери и постучалась.
– Мистер Уикхэм? – Я немного подождала и снова позвала его: – Мистер Уикхэм, это Бель Крисп.
Ответа не было. Небо на горизонте приобретало цвет кровоподтека. Я гадала, сколько времени прошло с тех пор, как мы расстались с Салли; наверняка не так много, как мне казалось.
– Открой дверь, Бель, – сказал Джо.
Я оглянулась на него.
– Я не могу…
– Бога ради, это же мастерская. Она для этого существует. Открывай дверь.
– Легко быть храбрецом, когда стоишь так далеко.
– Да чего ты боишься?
Отвечать на это не было необходимости.
Я открыла дверь.
– Мистер Уикхэм? Нам нужна ваша помощь. Можно мне войти?
Источником видного снаружи света был фонарь, подвешенный к потолочной балке и освещавший мастерскую, почти не изменившуюся с тех пор, как я видела ее в последний раз. Повсюду, куда ни кинь взгляд, лежали на верстаках или стояли в углах детали Автоматов, с ряда вбитых в стену крюков свисали инструменты, а полки, точно книгами, были уставлены ведрами и банками с болтами, гвоздями и бог знает чем еще. Воздух все еще пах маслом
