те самые злодеи, которые представляют опасность для короля, для страны, для народа.
"Ловко и умно повел речь, а какая концовка у него гладкая получилась. Причем его тон не утверждает, он как бы говорит, что это мои мысли вслух, а если не прав, то поправьте меня. Язык у тебя хорошо подвешен, только здесь есть одна странность. Если ты агент врага, то почему так открыто проповедуешь? Или тебя так используют? Но это же глупо. Десяток проповедей и ты сгорел. Или тут что-то другое?".
За всеми этими мыслями я не заметил, как проповедь подошла к концу и горожане, возбужденно обсуждая его речь, стали медленно расходиться. Гошье вышел со своими людьми вместе с толпой, а я остался. Спустя несколько минут в храме осталась лишь небольшая группа из мужчин и женщин, окружившая проповедника, какое-то время они о чем-то оживленно говорили, после чего ушли, за исключением одной женщины. Она, похоже, осталась, чтобы задать один-единственный вопрос, а когда получила ответ, на ее порозовевшем лице невольно расцвела улыбка. Я вышел перед ней и быстро подойдя к Гошье, сказал: — Монах сейчас пойдет к женщине, которая сейчас выйдет. По пути к ней его…
— Не учи меня! — резко оборвал он меня, потом подойдя к своим солдатам, стоявшим поодаль, незаметно показал на проходившую мимо женщину и быстро что-то сказал, затем вернувшись ко мне, с минуту разглядывал.
— Ты, сильно изменился Ватель, вот только никак в толк не возьму, как с таким дерьмом могло подобное случиться. Вот чего ты не сдох сразу, чтобы порадовать меня? — Гошье, похоже, все еще не терял надежды вывести меня из себя.
Стоило монаху выйти из храма, как двое солдат двинулись ему вслед, а третий, с большой полотняной сумкой через плечо, остался. Когда он переступил с ноги на ногу раздался негромкий металлический лязг.
"Узнаю сумку. Сам с такой ходил. Значит, Гошье палача с собой прихватил. Похоже, у него вся программа для монаха расписана".
Стоять с заместителем прево возле церкви мы не стали, а пошли в расположенную недалеко таверну, оставив дежурить на площади солдата. Уже начало темнеть, когда в таверне появился один из солдат. Подойдя к столу, за которым мы сидели, он сразу докладывать не стал, а вместо этого бросил на меня косой взгляд. Я усмехнулся, а Жильбер поморщился: — Говори при нем.
— Как вы велели, господин. Взяли. Он сейчас на складе.
— Пошли, — и Жильбер, отставив оловянную кружку с вином, поднялся из-за стола.
Спустя пятнадцать минут мы оказались у приоткрытых ворот какого-то склада. В его глубине были видны ряды бочек. В круге неровного света, идущего от факела, который держал над головой один из солдат, я увидел прислоненного спиной к столбу, связанного монаха, с мешком надетым на голову. Он громко молился, но при этом голос его дрожал. Жильбер бросил взгляд на монаха, потом на меня, после чего демонстративно отошел в сторону, тем самым говоря: делай свое дело, а мы посмотрим, что у тебя получится.
Меня в свое время учили разным вещам, в том числе приемам, которые в совокупности могут многое рассказать как о душевном состоянии, так и о самой личности человека. Из их пояснений выходило, что люди, как правило, высказывают одно, а думают совсем другое, поэтому очень важно понимать их истинное состояние, которое можно вычислить по тональности голоса, по выражению глаз, мимике лица и жестикуляции. Если сложить все это, то все вместе даст правильное понимание душевного состояния собеседника. У меня было время составить психотип монаха, теперь осталось проверить его на практике.
"Самовлюблённый и трусливый тип с даром красноречия, которому нравится оказывать влияние на людей и держать под контролем их чувства и эмоции. Такие как он, не выносят давления на себя. К тому же у него богатое воображение. Вот на этом мы и сыграем".
— Вы оба, — я сначала указал пальцем на одного и другого солдата, а затем начал командовать. — Разложите его на земле и задерите ему сутану на голову! Да не смотрите на начальника, а делайте, как велю! Живо!
Солдаты, бросили недоуменные взгляды на помощника прево, типа, чего он тут командует, но только стоило им получить от него кивок-согласие, как они умело и быстро разложили монаха на земле, прижав его руки и ноги к земле. При этом один из них даже восхищенно присвистнул при виде солидного мужского достоинства Обена.
— Палач, доставай свой ржавый нож! — при этом я подмигнул растерявшемуся палачу. — И режь под корень его причиндалы!
Притихший монах, стоило ему услышать мои слова, инстинктивно задергался всем телом, пытаясь вырваться, но когда понял, что все бесполезно, перестал дергаться и стал стенать жалким и дрожащим голосом:
— За что мне такие муки, Господи? Добрые люди, зачем вы меня хотите мучать? Нет у меня никаких земных сокровищ, только духовные!
Тут палач, наконец, сообразил, что это не приказ, а ему нужно только подыграть в непонятном спектакле.
— А можно я ему хозяйство клещами выдеру? Так больнее будет. А то ножом — чик и все! — при этом палач достал из сумки клещи и стал ими щелкать. При этих звуках монаха начала трясти крупная рожь.
— Приступай, палач!
— Нет! Нет! Вы не можете со мной так поступить! Я не подсуден городским властям! Меня может судить только церковный суд!
Монах был на грани истерики. Палач, который окончательно понял, что я просто запугиваю монаха, просто ткнул клещами в мужское достоинство францисканца. Тело монаха судорожно дернулось, стоило ему почувствовать холод металла, а уже в следующий миг он истерически зарыдал, как сопливый мальчишка.
— Не плачь. Успокойся, мой добрый монах Антуан Обен, — тихо и проникновенно обратился я к нему, стараясь вызвать в нем доверие и заставить поверить, что в этот страшный момент я его единственный друг. — Твои искренние слезы вызвали во мне жалость, и я решил сначала попробовать осветить факелом истины путь твоей заблудшей душе.
Монах продолжал хлюпать носом, но уже намного тише, явно прислушиваясь к моим словам. Я замолчал.
— Что вам от меня надо? — не выдержав, монах прервал молчание.
— Не все сразу, мой друг. Сначала я тебе поведаю, что тебя ждет, если ты нам скажешь неправду. Запомни мои слова, монах! Крепко запомни! Для начала мы отрежем твое мужское достоинство, и ты больше не будешь любимчиком женщин. Ты только представь себе это! Представил? Вот и хорошо. Затем мастер раздробит тебе колени кованым прутом, и ты больше никогда не сможешь ходить. Ты просто станешь никому не нужен.
