Хао Линь в шелковом белом ханьфу, таком простом, как само олицетворение благодетели, прошел и сел за низкий нефритовый столик, положив на него длинный гуцинь. Я завязала ему глаза черной шелковой повязкой. И отошла к выходу.
Девушки побежали ко мне, словно упавшие с неба снежинки, закрывая меня от глаз.
Напряженная ровная спина Линя, его тонкие пальцы на струнах, распущенные волосы, льющиеся с плеч. Простоту образа завершал его без вычурного исполнения инструмент.
Пальцы его крылом бабочки коснулись шелковых струн.
Первые глубокие ноты звучали гулко и трепетно, крепкими золотыми монетами наполняя сундук впечатлений, застывших в ожидании зрителей.
«Ловите очередной переведенный на местный хит! Наверное, даже если вас закинет в параллельную вселенную, вы вспомните его.»
Я даже не ожидала такого. Когда он запел на репетиции, не было так красиво. Его голос, такой простой и одновременно проникновенный, светлый, обнимающий теплом и ожиданием, разлился в воздухе, роняя волшебство:
— Луч солнца золотого. Тьмы скрыла пелена, — он пропел это так медленно, вкрадчиво, не торопливо, пробуя на вкус каждое слово.
Девушки разлетелось, оголяя мой образ в Алом ханьфу. Оно было таким же простым отражением его костюма. Он был светом, а я его тенью, окрашенной ярким закатом. Он молчал, пока я пела, отвечая ему нежно, с привкусом тоски в дрожащем голосе:
— И между нами словно, вдруг выросла стена, — тихо, изящно он присоединился.
Линь звучал опорой для моего более тонкого нежного тембра, занимающее верхнее положение, немыслимое без его поддержки:
— Ночь пройдёт, наступит утро ясное. Знаю, счастье нас с тобой ждёт. Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная. Солнце взойдёт, Солнце взойдёт.
За все время он не сбился, хоть играл с завязанными глазами.
«Талантлив, что я могу сказать.»
Гости замерли, явно не ожидая такого сложного представления. Лео Сюань не сводил с меня непроницаемого взгляда, темнотой проникал мне под кожу.
Девушки подпевки тем временем распределились по три с каждой стороны и запели:
— Аааааа! — но не в один момент, а догоняя друг друга, от чего присутствующие ощутили возвышение, поднятие градуса накала этой истории.
Струны прощались с ними, соблюдая некий момент тишины, и опять наполнили сундуки впечатлений своим роскошным звучанием. Так трепетно Линь запел в темную пустоту ночи, повернув голову, будто слепой, хотел увидеть свой потерянный пламенный рассвет:
— Петь птицы перестали. Свет звёзд коснулся крыш.
Замолчал, давая мне продолжить. Я, делая несколько шагов вперед, все еще стоя за его спиной, посмотрела Сюаню прямо в глаза, было не по себе и не спорю, это было опасно. Принцесса вся аж заострилась.
— В Чааас! Грусти и печаааали. Ты голос мой услышь.
Струны опять возвысили подпевку наших помощниц.
— Аааааа!
Я присоединилась к ними, увеличивая высоту. Уже нежно смотря на Линя встала за его спину. Сорвала повязку с его глаз на самой высокой точке.
Осколки тишины разбились о шелковые струны гуциня который опять ожил, разлетаясь, как звёзды в темноте. Наши голоса, рассеивающие мрак, вызывали мурашки по телу, нежность и тонкую, чуть ощутимую, как паутинка, веру.
— Ночь пройдёт, наступит утро ясное. Знаю, счастье нас с тобой ждёт. Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная. Солнце взойдёт, Солнце взойдёт.
Я села рядом с ним, прямо на пол, опуская свою руку на его локоть. Алым цветком сгорая рядом с белым лотосом.
«Может быть, тот, до кого я хочу достучаться, наконец прозреет.»
Печаль охватила меня целиком и одинокая слеза скатилась капая с подбородка. Я не могла смотреть никуда, кроме спокойного лица Линя. Только он удерживал мое равновесие.
— Ночь пройдёт, наступит утро ясное. Знаю, счастье нас с тобой ждёт. Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная. Солнце взойдёт, Солнце взойдёт.
Девушки тоже. Опустились на пол, подхватывая наши голоса.
Аааа! Солнце взойдёт.
Аааа! Солнце взойдёт.
Все выше и выше летела музыка. Трогая душу надеждой.
Аааа! Солнце взойдёт.
Аааа! Солнце взойдёт.
Тишина. Мы застыли в ней, не двигаясь. Нерушимые в своем робком ожидании рассвета.
Последние монетки впечатлений бьются звоном о гору золота, переполняя третьего принца. Он, не ожидая от себя, сам встаёт восклицая:
— Прекрасно! Это просто потрясающие!
— Подумаешь. Это очень странно звучит, — выпивает чашу вина принцесса, не сводя с меня злющих глаз.
*Автор стихов Юрий Сергеевич Энтин
Глава 41
— Даже северное сияние не такое потрясающее, как Лео Сюань, — заплетающийся язык совсем меня не слушался.
— Что же это такое прекрасное, чего я ещё не видел?
— Это цветные всполохи на темном небе! Сколько можно объяснять тебе такие простые вещи? — выпила наполненную пиалу, наслаждаясь приятной прохладой и фруктовым послевкусием.
— Ты не можешь со мной так разговаривать!
— Ещё как могу! Слышал про свободу слова? — я была непоколебима.
— Нет.
— Вот и молчи тогда.
— Что? Ты совсем обнаглела!
— Подумаешь, какие мы великие. Только и мыслей, какое бы следующее развлечение получить, чем бы себя порадовать. Я бы тебе про семь смертных грехов рассказала, да боюсь твою высочественную суть шокировать.
— Я вот честно, ещё в Академии заметил, что ты слегка дурновата!
— Ах, дурновата! Да я…я… красотка в седьмом лисьем поколении, — привстала, показывая высшую меру своего возмущения и максимальную высоту своей красоты, но ноги подкосились и плюхнули меня обратно.
— Слишком много о себе надумала!
— Знаешь, за это можно и по морде получить!
И я полезла в драку, пытаясь дать пощечину наглецу, но он так же медленно, как я била, уворачивался. Мы синхронизировались, но так и не встретились.
«Тебе вообще-то пить не рекомендуется! Малышу это не придется по вкусу!» — возмутился наконец Ханьшу в моей голове.
— Я хочу умереть, каменное твое сердце! — сказала это вслух, и мой реальный оппонент замер, схватив меня за руку, сам ударил себя по лицу. Вышло с толикой раскаяния, но очень вяло.
— Отпусти меня! — хрипло проговорила я.
— Не могу. Ты бедствие и будешь при мне. Гулять тебе никто не позволит, глупая лиса. Не осознаешь свою силу и хорошо.
— Тогда у меня есть одно желание, — я посмотрела, сузив глаза, потому что его лицо начало расплываться.
— Исполню!
— Сокровища! Хочу посмотреть! — стукнула кулаком по столу, отчего чашки вздрогнули одновременно.
— Ты вообще не нормальная?
— Одним глазком! — и я показала на свой правый глаз для пущей убедительности. Немного подумав, добавила:
— Или ты не можешь? Папа отругает?
Наверное, вы уже догадались, с каким таким оппонентом мы дошли до кондиции.
— А могу! Пойдем прямо сейчас!
Третий тяжело встал, обходя стол, начал вытягивать меня за руку.
— Обожди, — я потрясла головой, — Давай хоть умоемся.
Теперь уже я тащила его в сторону прудика
