мало времени. Скоро уже граф выведет людей из города, Волкову надобно успеть к границе своих владений раньше него.
Жена завывает уже на самом верху лестницы. Не понравилось ей, видно, что он Бригитт уводил в тёмную комнату. Монахиня идёт за ней и что-то бубнит опять ему в укоризну, но кавалеру сейчас не до баб, он садится доедать печёнку и говорит пришедшему и усевшемуся на лавку у стены Увальню:
— Александр, переседлайте мне коня.
— Какого оседлать, вороного? — сразу встаёт тот.
— Нет, он быстр, но невынослив, а мне в доспехе весь день ездить, серого седлайте.
Увалень кивает и уходит.
А Максимилиан уже несёт ему наголенник с железным башмаком; пока кавалер доедает, он его обует.
Глава 26
Дороги ещё не совсем просохли после вешних дождей. Глина хорошо держит воду. Но обоза у Волкова не было, потому-то ему и удалось по темноте и сырой дороге довести людей до нужного места ещё до рассвета. Выслали вперёд заставы, предупредив их о том, что севера или с востока придут кавалеристы Гренера, сообщили им пароли, всё как положено. И только после того дали солдатам посидеть, отдохнуть. Солдаты лезли в котомки за хлебом с толчёным с чесноком салом. Садились, выбирали места посуше; садились корпорациями, пили из фляг пиво, ели. Было тепло, костров разводить нужды не было.
Как только начало светать, он стал объезжать место. Место это было ему хорошо знакомо, здесь его земли граничили с землями графа с востока и с землями города — это те, что лежали западнее дороги; здесь он дрался с Шоубергом. Все командиры рот были с ним.
Поездив по округе, выезжая на холмы, господа офицеры как следует огляделись. Остановились на самом высоким из окрестных холмов, тут Брюнхвальд и говорит, ему по рангу положено:
— Господа, рекогносцировка показала, что удобной, сухой земли тут немного, все низины вокруг холмов сыры, суха только дорога. Полагаю, её и перегородим. Как вы считаете, господин полковник?
— Всё так, — ответил кавалер, предлагая своему лейтенанту продолжать.
— Думаю поставить мою первую роту прямо на дороге, фронтом на север. Глубиной на восемь рядов.
— Восемь рядов? Не слишком ли? — сомневался в таком крепком строе кавалер.
— Пятьдесят человек в ряд, они и так почти всё поле перегородят, а нам ещё две роты на фланги поставить нужно, — объяснил капитан-лейтенант. — Иначе ротам Бертье и Рене частью в кусты и в лужи придётся встать.
Тут он был прав, широкий фронт в этих местах был не нужен. Здесь в холмах, да в лужах, да в густом кустарнике вражеской кавалерии было не разгуляться. Атаки во фланг можно было не опасаться. А ещё две роты нужно было как-то разместить.
— Хорошо, — произнёс Волков. — Продолжайте, капитан-лейтенант.
— Там, справа от меня, — Брюнхвальд указывал рукой, — встанет капитан Бертье, за ним капитан Роха со стрелками. Ему как раз будет место выйти вперёд пострелять. А слева встанет капитан Рене, за ним ротмистр Джентиле. Как придёт Гренер, так встанет вон в ту низинку у того холма.
— Боюсь, что оттуда он не сможет атаковать, — заметил Рене. И развил свою мысль. — Он даже там людей построить не сможет, так и будет в колонне стоять.
— Больше тут места нет, — ответил Брюнхвальд. — Иначе его придётся ставить в кусты и перед атакой ему всё равно надо будет выходить и строиться на поле.
— Надеюсь, господа, что до кавалерии дело не дойдёт, — произнёс Волков, осматривая окрестности.
— Думаете, будет как в прошлый раз — посмотрят на нас, повернутся да уйдут? — любопытствовал Бертье.
— Надеюсь на то, — повторил Волков, — помните, господа, надобно сделать всё, чтобы до дела не дошло. Чтобы вида одного нашего им было достаточно.
— Будем стараться, — за всех ответил капитан-лейтенант.
— Карл, раз уж мы притащили сюда сапёров, так поставьте их вон там, — Волков указал рукой на дорогу. — Там дорога вверх идёт, и с севера их будет видно.
— Отличная мысль, кавалер, — соглашался Брюнхвальд, — поставлю их шагах в пятистах на дороге в колонну по четыре, ни один чёрт не разглядит, что это сапёры, все будут думать, что это наш резерв.
— Хорошо бы ещё Пруфф успел до дела приехать, — заметил Бертье.
— Да, капитан Пруфф не из тех, кто торопится, — ответил Роха.
Все стали улыбаться, а Волков сказал:
— Картауна тяжела, господа, а дороги ещё не высохли, но будем надеяться…
— Да-да, господа, — закончил совет Брюнхвальд, — будем надеяться, что капитан Пруфф поспеет, а сами пока начнём строиться. Прошу вас, господа, ехать к своим ротам.
Туман появился, хоть и лёгкий был, но никак не желал таять даже от поднимающегося солнца. День обещал быть прекрасным. А кавалер не находил себе места. Нет, конечно, внешне он выражал спокойствие, никто бы в его хладнокровии и не усомнился бы, видя его привычное, чуть холодное, чуть недоброе лицо. Но внутри себя старый солдат очень, очень беспокоился. Вот чего он точно не хотел, так это ещё большего ухудшения отношений с сеньором, а всё именно это и могло произойти сегодня. На высоком холме, именно под которым он и убил Шоуберга, Увалень поставил ему раскладной стул с раскладным столом, налил вина, поставил серебряную чашку с сушёными сливами, абрикосами, колотыми грецкими орехами, миндалём и цукатами. Но он едва хлебнул вина, как встал со стула, сел на коня и съехал вниз. Смотреть, как сержанты первой роты строят её прямо поперёк дороги. Зачем? Что там ему смотреть, что он мог там за двадцать лет в армии ещё не видеть? Или сержанты, у которых усы и бороды седые, не знают, как построить людей в линию?
Так он лишь выражал недоверие Брюнхвальду, но сейчас кавалер о том не думал, просто он не мог сидеть на месте. А его капитан-лейтенант это, видно, понимал, и подъехал к нему вроде как советоваться:
— Думаю поставить людей поплотнее, чтобы у второй и третьей рот было хоть чуть места для манёвра.
— Да. Это было бы разумно, — отвечал ему Волков, проезжая вдоль первых рядов. То были лучшие солдаты его войска. Они приветствовали его криками «Эшбахт» или стуком оружия о свои кирасы. Молоты, топоры, двуручные мечи, протазаны, крепкие латы и шлемы. Молодых бойцов среди них почти не было. Они ему нравились. Он поднимал правую руку в знак того, что принимает их приветствия. Вот такими и должны быть доппельзольдеры.
Сам он был в своём прекрасном доспехе, поверх которого был надет великолепный бело-голубой ваффенрок, как говорят герольды: «цветов лазури и серебра». Только голова его не
