«сеансы» продавались билеты, а сбор за визиты составлял до 500–700 рублей в месяц и обеспечивал благосостояние всего заведения. «Если бы не Иван Яковлевич, не знаю, как бы сводили концы с концами», – говаривал главврач больницы.
Покровка у Армянского переулка. Раскрашенная фотография из собрания Э.В. Готье-Дюфайе.
Смерть его вызвала у людей невежественных столь бурную реакцию, что пришлось у покойницкой выставить сторожа, чтоб труп не украли. Поклонники разобрали на щепотки песок с того места, где стоял гроб с телом Корейши, и продавали его простакам как имеющий целебную силу.
Похоронили Якова Ивановича на кладбище Ильинской церкви у Черкизовского пруда. Кладбище то очень древнее, скорее всего, существовало оно еще во времена Куликовской битвы. Надгробие Корейши новое, за могилой его почитатели ухаживают тщательно. Считается, что если посетить его могилу и помолиться в местной церкви, то приснится вещий сон, который даст ответы на мучающие вас вопросы.
Свято место пусто не бывает, и после кончины Якова Ивановича тут же в Москве объявились другие «предсказатели»: некий Семен Митрич, «подвижническим подвигом» которого считалось то, что он, будучи совершенно здоровым, пролежал несколько лет, не вставая с постели даже по естественной надобности. Бескорыстный Данилушка Коломенский – он нищенствовал и бродил по рынкам. Купцы были уверены: коли возьмет у них с прилавка Данилушка калач – торговля хорошо пойдет. Странница Макарьевна, ходившая по Москве с растрепанными волосами и в старом шушуне с веревочным поясом. Она считалась необходимой принадлежностью всех свадеб, похорон и других важных событий. Макарьевна вечно говорила иносказательно – и ее болтовню расценивали как предсказания. А вот Евдокию Тамбовскую больше боялись: если не подашь ей копеечку – проклянет и станет грозить геенной огненной. Был еще некие Матюша, Николаша-дурачок и совсем уж откровенный проходимец гадатель Мандрыга.
Москва кабацкая
Москва предоставляла своим жителям не только комфорт, но и всевозможные развлечения: театры, концерты, цирковые представления, огненные фейерверки. Антрепренеры из кожи вон лезли, стараясь зазвать зрителей на свои представления! Газеты пестрели объявлениями, обещавшими москвичам «бриллиантовые фейерверки», олимпийских богинь на огненных колесницах, кошачьи концерты, дрессированных медведей, египетских магов, могучих Геркулесов, воздушные полеты, косморамы, диорамы и панорамы…
То была Москва официальная, парадная – златоглавая и хлебосольная, но существовала и другая Москва – подземная, криминальная. Множество разбойных шаек орудовали в окрестностях Москвы. Днем мужики в деревнях жили себе мирно, а ночами – нападали на купцов, везших в Первопрестольную свои товары. Такие деревни называли «Сшиби-колпачок на лесной дорожке», или короче – просто «Сшиби колпачок».
Старая площадь. Стена Китай-города. 1913 год
Мрачно прославилась шайки некоего Егора Филатова и его дружка старообрядца Чуркина, орудовавшая в районе Гуслиц на Владимирском направлении. Рассказывают, что этот разбойник и душегубец спрятал в лесах несколько кладов – на поляне промеж трех колодцев.
Но обычно награбленное продавали скупщикам краденого, которые перепродавали его на толкучих рынках – в самом центре Москвы. Такой грязный и криминальный толкучий рынок поначалу располагался на Манежной площади, а в конце XVIII века переместился на современные Старую и Новую площади. На Старую площадь каждый день сходились старьевщики. Целыми днями они бродили по дворам, выкрикивая «Старого старья продавать!» или «Нет ли старого меху, платья, бутылок, штофов, старых сапогов, нет ли продать?» Они за гроши скупали у москвичей выношенные сапоги – без подметок, но с целыми голенищами; разнообразные бутылки и флаконы, распаявшиеся самовары, вышедшие из моды дамские шляпки, потраченные молью шубы… Потом все это несли на Толкучий рынок, где старье перепродавали, а после чинили, лудили, перешивали – и снова перепродавали.
Промеж старьевщиков сновали продавцы блинов, торговцы пирожками, яблоками и лесными ягодами. Им вторили лотошники, предлагавшие чудодейственные средства от клопов и тараканов, средства для выведения пятен и прочие совершенно необходимые москвичам снадобья. С лотков продавали землянику, по весне – свежую крапиву на щи, сныть, щавель, под Троицын день – букеты полевых цветов, летом и осенью – грибы, которые тогда были очень дешевым товаром. Вся площадь кишела как муравейник.
Новая площадь. Церковь Владимирской Богородицы у Никольских ворот. 1913 год
На Новой площади было почище. Там продавали товары поприличнее: остатки ситца и других тканей, меховые воротники и шапки – новые, не выношенные. В районе Никольской улицы торговали книгами и лубочными картинками. В ходу были «Домашний врач» и «Домашний лечебник князя Парфения Енгалычева». Это с его подачи москвичи запомнили способ лечить всевозможные желудочные расстройства порцией водки с солью. Продавались лечебники и более узкой специализации: «Нет более геморроя»; «Лечение от запоя и пьянства»; «Трактат о болезнях волос»; «Симпатическое средство против сердечных болезней»… За двугривенный можно было приобрести «Секрет носить сапоги и всякую обувь, не изнашивая», или же «Способ бриться без бритвы, мыла и воды», ну и конечно, брошюрки с названиями «Зубоскал» или «Приятный и веселый собеседник» – сборники анекдотов.
ЭТО ИНТЕРЕСНО
Примечательно, что названия «Старая» и «Новая» площади периодически менялись местами. В первой половине XIX века они соответствовали современным наименованиям, а во второй – наоборот.
К концу XIX века эти места вовсе утратили свой престиж в качестве места для жительства. Окружающие переулки заселяли в основном люди бедные. А далее, за рынком начиналась страшная Хитровка. Это был целый район-притон, скопище подпольных трактиров и борделей, проституток разного возраста и пола, скупщиков краденого, торговцев паленым алкоголем и наркотиками. Там квартиры сдавались даже не по углам и комнатам, жильцы платили за право ночевать на нарах или даже на полу. От тех москвичей пришли в наш язык слова лафа – пожива, стрема – неудача, бабки – деньги.
В центре Толкучего рынка возвышалась так называемая «Шиповская крепость» – притон, официально именовавшийся домом Императорского человеколюбивого общества.
Основал его Сергей Павлович Шипов – генерал от инфантерии, герой войны 1812 года, прославившийся своей доблестью. Он был личностью яркой и экстравагантной: даже участвовал в одном из декабристских обществ, но избег наказания – учли его былые заслуги перед Отечеством. В конце жизни он углубился в науки, задумался о душе и выстроил приют для «сирых и убогих». Для строительства Шипов (вероятно, не случайно) выбрал место, где в екатерининские времена помещалась типография репрессированного масона и просветителя Николая Новикова. С жильцов не только не брали плату, но даже их и не регистрировали, вот так и получилось, что в скором времени приют заселили самые натуральные отморозки: беглые крепостные,
