Хотя преемникам Хубилай-хана не удалось достичь такого же положения и авторитета, юаньские великие ханы тем не менее располагали огромной властью и возможностями. Их влияние было всемирным, богатство двора – легендарным, а их господство продолжалось более семи десятилетий.
Глава 8
Суп для Великих ханов
Суп, о котором идет речь, отсылает к названию книги «Иньшань чжэнъяо» («Важнейшие принципы кушаний и напитков»), прославляющей кулинарные наслаждения, доступные при дворе юаньского императора. Блюда дают представление о кухнях множества регионов, попавших под власть правителей Ханбалыка, и о разнообразии снеди и вкусов, имевшихся во дворце великого хана. Придворная кухня демонстрирует утонченность и широкий выбор продуктов, интересовавших тех, кто служил при юаньском дворе, будь то политическая столица Ханбалык или культурная столица Ханчжоу.
Империя Великая Юань пережила свой расцвет во время долгого правления Хубилай-хана – основателя династии и внука Чингисхана, и никогда более не достигала могущества, уверенности и блеска, которые были ей присущи в десятилетия царствования Хубилая. Однако многие идеалы и, несомненно, идеология толуидской элиты пережили смерть Хубилая точно так же, как это было в другой части империи – Иране Хулагуидов.
В то время когда Хубилай лежал на смертном одре, на иранский трон восходил молодой государь Газан-хан – первый признанный мусульманский правитель государства Хулагуидов. Послание Газан-хана всем его подданным – от тюрко-монгольских властелинов степи до бродячих каландаров равнин – было подобно кухне при дворе юаньских императоров, имевшей блюда на любой вкус и способной удовлетворить даже самого темного жителя Юань. Поваренная книга Ху Сыхуэя «Иньшань чжэнъяо» была представлена Туг-Тэмуру в 1330 году, когда политическая неустойчивость во многих районах уже усиливалась, и все же она стала свидетельством того, насколько глубоко укоренились глобальные, многоэтничные и многокультурные идеалы Толуидов.
СТЕПЬ ПРОТИВ ПАШНИ
История Великого Китая после Хубилая была борьбой за душу империи, и эта борьба велась с того самого времени, когда Чингисхан впервые вырвался из степи, согласился на союз с соседними киданями и принял техников и инженеров, предложивших помощь в борьбе против общего врага – чжурчжэней, оккупировавших Северный Китай. Чингисхан начал превращаться из императора степи в императора Поднебесной. Многие в его армии желали добиться господства степи над оседлыми народами и продолжать извечную борьбу за выживание. Чингисхан ясно дал понять, чего он хотел, однако степень его преображения была предметом ожесточенного спора, который так и не был полностью разрешен.
В Иране эмир Чопан столкнулся с недовольством аристократов, завидовавших растущему могуществу и авторитету их соотечественников-иранцев, персидских придворных, и эта проблема так и осталась неурегулированной вплоть до того момента, когда страна окончательно растворилась в анархии, последовавшей за смертью молодого ильхана Абу Саида.
В юаньском Китае верх в споре брала то одна, то другая партия в зависимости от того, какие государи приходили к власти и теряли ее, а в правительстве чередовались сторонники китайских традиций и те, кто все еще тосковал по чистому воздуху степей. В вопросе престолонаследия Хубилай установил, что все грядущие правители должны принадлежать линии его главной жены, помощницы и подруги Чаби (1227–1281). Хубилай был примером для подражания. Его достижения признавали все. История «Юань ши», написанная минскими учеными примерно семьдесят пять лет спустя после смерти Хубилая, содержит такой официальный вердикт:
Император Ши-цзу был человеком широчайших способностей суждения. Он знал людей и был опытен в том, как их лучше использовать. Он глубоко доверял конфуцианским методам и мог применять их так, что китайские обычаи изменяли иноземные. Он установил базовые принципы и предусмотрел такие нормы правления, чтобы ведомства того времени имели широчайший охват [1].
Однако финансовый кризис, подорвавший самые основы долголетия государства, преследовал наследников Хубилая столь же неотступно, как и самостоятельное разложение его государства. Его администрации приходилось находить баланс между масштабными военными затратами, щедрыми императорскими милостями и привилегиями, с одной стороны, и конфуцианскими идеалами бережливости и облегчением налогового бремени для народа – с другой. Чтобы решить эту непреодолимую проблему и развязать фискальный узел, следующие великие ханы нанимали волшебников-финансистов из числа сэмужэней, зачастую мусульманских специалистов, чтобы изыскать нужную сумму и уравновесить баланс, часто – лишь на бумаге. Налоговое бремя облегчалось редко, а когда это происходило, как случилось во времена Тэмура Олджейту, итогом становилось лишь усугубление финансового кризиса. Большинство незадачливых советников по экономике видели решение в резком сокращении государственных расходов, но такое оздоровление финансов могло вылиться в политическое самоубийство, подрыв монгольского государства в Китае.
В 1285 году умер старший сын и избранный наследник Хубилая Чинким, что не только оставило отца безутешным, но и вызвало сбой в престолонаследии, который давал о себе знать на протяжении всего существования империи, несмотря на указ Хубилая о том, что трон должен остаться за наследниками Чинкима. Степные традиции выборного наследования никогда не уходили слишком далеко, хотя компромисс между родовым феодализмом монголов и традиционной китайской автократической и бюрократической системой был все же возможен. Империя Юань и природа имперской власти Чингисхана демонстрируют наносной и слабый характер степной культуры по отношению к оседлой. В Иране Газан-хан четко заявил о своей идентификации со своими оседлыми подданными. Чингисхан ясно показал привязанность к удовольствиям городской жизни и роскоши, а на троне империи Юань чередовались то правители, чьи симпатии тяготели к их южным подданным, то императоры, влекомые зовом природы и безлюдных степных равнин.
ИМПЕРАТОРЫ ЮАНЬ
Тэмур Олджейту Чэн-цзун[253] (прав. 1294–1307) продолжил курс своего деда Хубилая, в то время как Хайсан Хулуг-хан У-цзун (прав. 1307–1311) отказался от его прокитайской политики. Аюрбарибада Буянту-хаган Жэнь-цзун (прав. 1311–1320) принял конфуцианскую культуру, и тот же курс продолжил его преемник Шидэбала Гэгэн Ин-цзун (прав. 1321–1323), завершивший кодификацию законов. Однако после переворота, совершенного Есун-Тэмуром Тай-дином[254] (прав. 1323–1328), влияние степи возобновилось. Туг-Тимур Джаяту-хаган Вэнь-цзун (прав. 1328–1329; 1329–1332) был известен своим глубоким знанием китайской культуры и хорошо говорил по-китайски, но, когда его сменил Тогон-Тимур (прав. 1333–1368/1370), вражда между двумя партиями погрузила государство в анархию. Большинство правителей, следовавших за Хубилаем, восходили на трон взрослыми людьми на третьем-четвертом десятке, и только Ринчинбал Нин-цзун (прав. 1332) и Тогон-Тимур заняли престол еще детьми. Однако все они в известной степени были номинальными фигурами, которые представляли различные клики монгольских аристократов и политических интриганов, считавших, что их интересы лучше представляют степь или оседлый мир.
