Я как раз направлялся в туалет, когда позвонили и потребовали врача в реанимацию, так что я развернулся и пошел осматривать пациента.
Им оказался молодой человек с остановкой сердца. Команда проводила сердечно-легочную реанимацию. Я взглянул на монитор, который показывал, что сердце бьется в ритме, называемом «желудочковая тахикардия». Сердце бьется так быстро, что не может эффективно перекачивать кровь, поэтому мозгу и телу ее не хватает. Во многих случаях это несовместимо с жизнью. Но данный случай был несколько странным, потому что от желудочковой тахикардии обычно страдают пожилые люди. У молодых она тоже бывает, но гораздо реже.
– Наложите электроды, – сказал я.
Мы провели дефибрилляцию, но ничего не произошло. Пациент вообще не отреагировал. «Бессмыслица какая-то», – подумал я.
Потом у него начались судороги, и именно тогда один из парамедиков сказал:
– Он шизик или что-то вроде того.
Слово, конечно, ужасное, но в тот миг до меня дошло: «Боже мой, у парня не сердечный приступ. У него передозировка антидепрессантов!»
Я сказал медсестрам:
– Быстро введите бикарбонат натрия.
Это антидот при передозировке антидепрессантов. На моих глазах сердце пациента снова начало биться в нормальном ритме. После этого его отвезли в реанимацию, и он полностью выздоровел.
В тот момент для меня все прояснилось. Я подумал, что учусь дополнительно по важной причине. Благодаря своим знаниям я смог вмешаться и спасти жизнь этому парню. Я знаю то, чего не знают другие. Многие пропустили бы этот диагноз мимо ушей. Теперь у меня есть профессиональный опыт в неотложной медицинской помощи, и это окупится. Оно того стоит.
То был потрясающий момент, и с тех пор подобных открытий было еще много. Я осознал, что страдание универсально, поэтому каждый день я стараюсь уменьшить страдания людей. Суть неотложной медицинской помощи заключается в том, что ты принимаешь всех, кто приходит. Ты никого не прогоняешь. Вот что мне больше всего нравится в этой работе.
Мне нравится, что ты помогаешь всем, независимо от того, кто они и откуда. Они могут быть отвратительно пахнущими бездомными, или богатыми и знаменитыми, или кем-то между этими крайностями.
Никогда не знаешь, что принесет день. Это может быть огнестрельное ранение. Это может быть растерянный пожилой человек с пневмонией. Это может быть маленький ребенок с судорожным припадком. Ты заботишься обо всех. Проявляешь доброту ко всем. И никого не судишь.
Я не думаю, что мы должны запирать людей, если они хотят получить кайф. Я твердо верю в программы снижения вреда. Пока человек не причиняет вреда кому-то еще или не садится за руль, я не осуждаю его, если он принимает наркотики. Вот почему я работаю волонтером на музыкальных фестивалях.
В прошлом году я работал на одном из них, и это было безумие. В медпункт приходили люди под действием ЛСД или грибов. Одному парню было очень, очень плохо. Он принял три дозы MDMA – вещества, которое большинство людей в мире называют «экстази». Это наркотик для вечеринок, с которым врачи часто сталкиваются на музыкальных фестивалях. Парень был чрезвычайно возбужден. Его взгляд бегал туда-сюда, а зрачки были большие, как блюдца. Не то чтобы у него начались судороги, но были заметны характерные подергивания мышц. Его разум был затуманен, и он совершенно ничего не осознавал. Когда я разговаривал с ним, он не понимал меня и не мог выполнять команды. Кроме того, температура его тела повысилась до предела. Экстази вызывает перегрев организма, из-за чего мозг буквально поджаривается. А это может обеспечить вам необратимое повреждение мозга или убить.
Благодаря курсу токсикологии я знал, что парень в опасности. Но, к счастью, я был готов к этому. Я попросил у организаторов фестиваля подготовить криованну – фактически деревянный ящик, который мы выстелили полиэтиленом и наполнили ледяной водой. К тому времени мы уже ввели пациенту миорелаксанты. Я сказал, что надо поместить его в ледяную ванну. Его опустили в воду, и температура тела упала с тридцати девяти до тридцати семи градусов – почти нормальной. Ужасные судорожные движения прекратились. Через двадцать минут или полчаса парень очнулся и заговорил со мной, совершенно вменяемый. Если бы у меня не было подготовки и опыта, он, вероятно, умер бы.
Прежде чем отправить его восвояси, я сказал:
– Вам нельзя больше сегодня принимать наркотики.
А он ответил:
– Доктор, я не могу вам этого обещать.
И я сказал:
– Ладно. Если понадобимся – мы здесь.
В этом заключается немалая часть неотложной медицины. Мы заботимся о людях вопреки всему. Иногда мы заботимся о них из-за последствий их неверных решений. Это может быть что угодно: слишком много алкоголя или сигарет, неправильное питание или недостаток движения, или же, наоборот, решение пробежать еще один круг на лыжах, несмотря на усталость. Люди все время принимают плохие решения. Моя работа состоит в том, чтобы никогда не осуждать их за плохие решения, но стараться держать их подальше от опасности и просвещать.
Я ежедневно сталкиваюсь с зависимостями, но за последние два-три года я помогал пациентам с передозировкой опиатов гораздо чаще, чем за предыдущие двадцать лет. В прошлом году я лечил парня, который принял чрезмерную дозу опиатов. После всех процедур я оставил его на ночь в отделении, потому что он засыпал на ходу. Когда опасность миновала и он собрался уйти, я попытался до него достучаться. Я сказал:
– Осторожнее. Вы сильно рискуете. Если не будете осторожны, то умрете.
Назавтра он умер от передозировки.
И что с этим поделать? Вот парень, с которым я разговаривал, которому я хотел помочь, которого попытался подтолкнуть в верном направлении. А на следующий день я узнаю, что он умер. Это ужасно, и мне становится грустно. Единственный смысл, который я могу извлечь из всего этого, – показать, насколько сильна зависимость от болезни. Но я должен продолжать. У меня должен быть панцирь. Я забочусь о людях, но я не могу позволить, чтобы такие вещи проникали мне в душу. Иначе я не смогу выполнять свою работу.
За долгие годы я повидал немало ужасного. Но вот я выхожу из травматологического кабинета и вижу девять или десять пациентов, которые меня ждут, и им всем нужна помощь. У них боль в груди, кишечное кровотечение, инсульт, пневмония. Я не могу позволить себе предаваться жалости. Я должен отряхнуться и работать. Это не бесчувственность или отсутствие сострадания. Ради других пациентов я должен продолжать работу.
Некоторые случаи действительно беспокоят меня, но я не могу допустить, чтобы они задевали меня, ведь тогда я не смогу позаботиться
