толпе на Невском нередко мелькали вот именно те, «бесконечно красивые», которые в моем затянувшемся юношеском воображении относились к блоковскому урбанизму, к темным отшлифованным гранитам и матовым мраморам, к извивам (ага, вот они, извивы!) бронзы и чугуна, еще оставшимся от Серебряного века и еще как бы живым.
Молодежь, как известно, никого не замечает на улице, кроме самое себя. Так и я, очевидно, не видел в тот вечер большинства ленинградской толпы и уж тем более не видел ее жлобов, или, как тогда там говорили, «скобарей». В новом, «носовском» пальто я ощущал себя одним из тех, «бесконечно красивых», и был уверен, что со мной этой ночью произойдет что-то необычное.
Карповиус пропал, с ним это постоянно случалось в ту осень. Естественно, вскоре я обнаружил себя в подвальчике «Советское шампанское», что на углу Невского и Садовой. В те времена там сливали в тонкостенных стаканах весьма эффективную смесь: сотку коньяку и сотку СШ. К этому еще присовокуплялась, «для культуры», большая шоколадная конфетина.
— Пора! — сказал я после первого стакана, таща второй.
— Куда? — спросила меня восхищенная масса.
— На баррикады, — любезно пояснил я. — Сегодня в городе начинается восстание.
— Какое еще такое восстание в колыбели революции? — скандально удивились массы. — Соображаешь, о чем говоришь, ты, кент?
— Восстание за свободу, — продолжал уточнять я. — В знак солидарности с растерзанным Будапештом. Все на баррикады, ребята! Ура!
То одно, то другое приближались ко мне отвратные советские лица, или, как автор «Шинели» и «Носа» их называл, «кувшинные рыла».
— Давай тащи его в милицию, товарищи! Агитатор — оттуда!
Двое длинноруких выволокли меня наружу под скандинавский восторженный ветер. Ничего не стоит смахнуть таких падл, винегретных, отблеванных гадов! Почему-то не получалось. Двое патриотов Страны Советов вцепились мне в плечи, в мое парижское пальто, не отодрать!
— Давай тащи агитатора! Вон мент стоит! Товарищ милиционер, контру поймали! — У них не получалось меня тащить, у меня не получалось их отодрать. — Товарищи прохожие, помогите стилягу в милицию сдать! О Венгрии болтает!
Товарищи прохожие, ни черта не разбирая среди гудков, звонков, свиста ветра, спешили пройти: подобных сцен, когда двое висят на одном, по всему Невскому было немало.
Мент наконец заметил непорядок, начал приближаться.
— Что за базар? Предъявите документы!
Отодрав пару щупальцев, вытягиваю паспорт с законной ленинградской пропиской.
— Все в порядке, гражданин, — говорит мент и с некоторым рыком поворачивается к бдительным: — А ваши где паспорта, гопа?
Бдительные, хлюпая от обиды, вопят:
— У контриков, у шпионов паспорта всегда в порядке! Ты что, сержант, не понимаешь политической подоплеки? Бдительности тебя не учили?
Мент морщится: вот схлопотал на собственную задницу самодеятельности! Надо было в другую сторону пойти. Ищет взглядом своих. Вон, кажись, торчат две башки в фуражках. Достает свисток.
— Ну, давайте разбираться!
— «Этап на Север, срока огромные!» — сдуру запел я. Вижу себя в колонне магаданских зэков, тащимся из порта в санпропускник. Включается демагогия: — Эй, эй, сейчас не те времена! Партия сказала, к прошлому возврата нет!
Две фуражки приближаются. Останавливаются любопытные. Приключение достигает высшей точки. Арест на Невском молодой контры.
Вдруг оказывается, что повороты сюжета еще не исчерпаны. Из толпы выделяется быстрый, лисий перелив меха, взлетает рыжая грива, энергичной цитатой проходит, как молния, какая-то молодая дама, «у которой всякая часть тела исполнена необыкновенного движения». Я всегда подозревал, что классика в этой части города сильно отдает модерном. Она приостанавливается и оказывается все той же Ленкой Горн с нашего курса.
— Вася, что это с вами? Что вы тут с этими скобарями не поделили?
И вслед за ней, раздвигая толпу плечами, появляется, разумеется, Нос, на самом деле как-то основательно раздавшийся в плечах и весь как бы светящийся малиновой мужской энергией.
— Что за шум, а драки нет?
Это тут какие-то без прописки какого-то с пропиской. Да я на Доске почета в номерном предприятии, товарищи милиционеры! Давай, машину вызывай! А вот этого я бы вам не советовал. А ты кто такой, чтобы советовать? Я бы на вашем месте мне не тыкал. Они тут все, стиляги, друг за друга, контрики! Родную нашу советскую власть порочат! Который тут контрик, вот этот, в шинельном, что ли? Я бы на вашем месте взял свои слова обратно. Товарищи, вы что, не понимаете, перед вами будущий знаменитый писатель, не трогайте его! А вы, товарищ красивая женщина, поберегли бы свою репутацию! Это вот этот, в шинельном, что ли? Ну-ка, гражданин в шинельном и вы двое без прописки, давайте-давайте в машину!
Меня, которого менты почему-то называли «этот в шинельном», и тех длинноруких от патриотизма «скобарей» начинают тыкать к машине, которая гостеприимно раскрывает свое заднее вместилище. Вдруг происходит еще одно, как бы Карповиус сказал, «сценическое движение». Нос предъявляет милиции красную книжечку в ладони. Вспыхивают, проносясь мимо меня, три золотые буквы. Решимость милиции мгновенно улетучивается. Козырнув Носу, сотрудники удаляются. С пустым задком отъезжает и гостеприимная машина. Энтузиастов отечества Нос прогоняет легким «пенделем», одним на двоих.
Когда все это так просто закончилось, мы пошли втроем в сторону Адмиралтейства. По законам какой-то неведомой композиции в этом месте напрашивается промельк пейзажа. Ну луна, конечно, ну шпиль. Круглое и острое, отсвечивая друг от друга, доминировали в очищенном от туч и почти морозном небе: баста!
Не могу сказать, что неожиданная метаморфоза главного питерского стиляги очень меня вдохновила.
— Хотел бы я знать, почему меня менты называли «этот в шинельном», — сказал я, просто чтобы что-нибудь сказать.
Нос хохотнул:
— Да у тебя же, старый, пальто из офицерского сукна Советской армии. Это моему бате сверхурочный отрез выдали в штабе округа. Неплохо его Левка Волков отстрочил, правда? Жаль, что мне самому не подошел этот пальтец по известным обстоятельствам. — С улыбкой он повернул всю верхнюю часть своего тела, включая превосходную голову, к своей подруге.
Та передернула плечами:
— Неуместно, Нос! — Она, казалось, больше интересовалась мною. — А я и не знала, что у вас определенные взгляды, Василий!
Я чувствовал себя так, будто меня снова вытряхнули из пальто.
— Я своих взглядов не скрываю.
— И правильно делаешь, старый! — бодро сказал Нос.
— Можешь доложить там, в вашей организации, — буркнул я.
— В какой еще организации? — удивился он.
— В той, которая тебе книжечку выдала с тремя буквами.
Он как-то странно, даже как бы невероятно расхохотался. Остановилась изумленная Лена. Остановился изумленный я. Смех как будто шел не из данного тела, а как будто рикошетом от столба к столбу ниоткуда, с завихрением под аркой Главного штаба.
— Вот чудак, — сказал мне Нос, —
