на людей. А как это делать он твердо выучил ещё во времена Перестройки, когда проштудировал знаменитый опус Дейла Карнеги.
Счастливая улыбка вследствие обретения кота уже присутствовала, так что осталось проявить искренний интерес к хозяевам.
— Савва Васильевич, а с чего началось ваше дело? — спросил он.
— Ну, как? — неторопливо начал Морозов-старший. — Был я крепостным в селе Зуево под Москвой. За любую работу брался: хоть пастухом, хоть извозчиком. Потом на фабрику нанялся ткачом. И платил мне хозяин Кононов 5 рублей в год ассигнациями. И всё бы так и шло своим чередом, если бы не выпал мне жребий идти в солдаты. Рекрутский билет дорого стоил…
— Рекрутский билет? — переспросил Саша. — Что это?
— Зачетная квитанция, — объяснил Гогель. — От рекрутской повинности можно откупиться.
— Совершенно официально? — удивился Саша.
— Да, — кивнул гувернер.
Есть в этом своя правда. Всё-таки деньги в казну идут, а не товарищу военкому.
— И сколько стоит квитанция? — спросил Саша.
— Сейчас 570 рублей, — просветил Григорий Федорович.
— Наверное, для крестьянина невообразимые деньги? — предположил Саша.
— Не то слово! — вздохнул Савва Васильевич. — Но можно было вместо себя охотника поставить.
— То есть нанять за свой счет? — спросил Саша.
— Ну, да, — кивнул Морозов.
— Они пьяниц ищут по кабакам и нищих бездельников, — заметил Гогель. — Если не похуже: воров да бродяг! Вот такие у нас рекруты!
И его взгляд стал жёстким.
— В общем, за 150 рублей мы охотника и нашли, — продолжил Савва Васильевич.
— Сто пятьдесят рублей при доходах в пять рублей в год — тоже запредельно, — сказал Саша. — Крестьянская община помогла?
— Да, какая там община! — усмехнулся Морозов. — Хозяин фабрики помог, Кононов. Он и дал деньги в долг.
— За тридцать лет можно отдать, — посчитал Саша.
— Это, как работать, — улыбнулся Савва Васильевич. — Мы на сдельную работу перешли, и за два года расплатились. Я тогда женился, а за Ульяной Афанасьевной приданое дали: 5 рублей золотом. Мы станок ткацкий купили и сами стали работать. Ульяна — дочка красильного мастера, так что я ткал, а она красила, да так, как никто не умел. Сначала я товар сам в Москву носил. Сложу, бывало, ленты шелковые да кружева наши в котомку — и сто верст пешком. А потом уж купцы московские к нам навстречу стали выезжать за товаром. Так что к Отечественной войне у нас было десять станков и 20 работников. В год выходило барыша больше тысячи рублей.
— И вы по-прежнему были крепостным?
— Да, не отпускал барин. Никак по цене сойтись не могли. В двадцатом году только и выкупились. За 17 тысяч рублей.
— Дороже особняка Гучкова!
— Да, — согласился Савва Васильевич, — подороже будет.
Саша вспомнил из 21-го века издевательское слово «швабода». Как так будущий миллионщик ни за что отдал 17 тысяч!
— Не жалеете? — спросил Саша. — Огромные ведь деньги!
— Как о таком жалеть-то, касатик? — подключилась Ульяна Афанасьевна. — Воля ведь.
— Какой «касатик»! — возмутился Гогель. — Это великий князь!
— Оставьте, Григорий Федорович, — улыбнулся Саша, — мне очень нравится.
И погладил кота, который и не думал покидать насиженного места у него на коленях.
— А твердых цен не было? — спросил Саша. — То есть, сколько помещик сказал — столько и заплатили?
— А куда деться? — вздохнула Ульяна Афанасьевна. — Чего ему отпускать барину-то, оброк-то великий. Мог и вовсе не отпустить.
— И такое бывало, — подтвердил Савва Васильевич.
— А община старообрядческая не помогла с 17-ю тысячами? — спросил Саша.
Из прошлой жизни он вспомнил версию о том, что старообрядческие купцы были не владельцами своих капиталов, а просто распорядителями общинных денег, которые где-то после Крымской войны благополучно присвоили. Но не сходились концы с концами.
— А чего нам помогать? — спросил Савва Васильевич. — Мы же не нищие, не голодаем, не схоронили кормильца. Чем мы такие особенные? Деньги на выкуп никто не будет собирать.
— А на фабрику? — поинтересовался Саша.
— На фабрику общинные деньги? — переспросил Морозов. — Вы всё секрет да подвох ищите, Ваше Высочество, а нет секрета. Работай с зари до зари, носи шелка за сто верст на своих двоих — вот и весь секрет. После победы над французом, и правда дела в гору пошли. Москва-то сгорела вместе со всем ткацким производством. Так что спрос был большой.
А потом землю купили в Никольском у нашего бывшего барина Гаврилы Рюмина. И там построили мануфактуру. И мануфактуры в Богородске, Москве и Твери. Всё на ручных станках. Только десять лет назад Кноп нам паровые машины поставил в Никольском и завез англичан. Теперь у нас там Англичанская улица.
— И вы сами всем эти управляете? — спросил Саша.
— Нет, Ваше Высочество, старшие сыновья Елисей и Захар давно уже отделились, а тем, что осталось Тимоша управляет, младший мой.
— А почему Тимофей Саввич? — спросил Саша.
— Тимоша родился свободным, — сказал Савва Васильевич, — после того как мы выкупились.
— Это важно? — поинтересовался Саша.
— А как же? — усмехнулся Морозов-старший. — Он другой человек. Без страха.
— У вас по-прежнему шелковое производство?
— Нет, полностью на хлопчатую бумагу перешли.
— Среднеазиатский хлопок?
— Среднеазиатский?
— Из-под Бухары и Хивы?
Савва Васильевич с Тимофеем Саввичем переглянулись.
— Там неспокойно, — заметил Морозов-младший. — И хлопка мало. Они его и не продают почти.
— И где покупаете? В Персии?
— Да, немного, — кивнул Тимофей Саввич, — Но в основном в Североамериканских штатах.
— Из-под Ташкента, мне кажется, будет дешевле возить, — заметил Саша.
— Кокандское ханство… — Тимофей Саввич с сомнением покачал головой. — Кокандский хлопок коротковолокнистый. Хороший они сами в Америке закупают.
— Я не специалист, — признался Саша. — Но нельзя на одну Америку надеяться. Там тоже может стать неспокойно.
— Пока Бог миловал, — сказал Савва Васильевич.
— А вы паи Никольской мануфактуры не продаёте? — поинтересовался Саша.
Савва Васильевич переглянулся с Тимофеем Саввичем, а Тимофей Саввич — с Марией Федоровной.
— Смотря кому, — резюмировал Тимофей Саввич.
— Если вдруг будете продавать, то мне это интересно, — сказал
