– Старшой ваш в доме, и вы заходите, устраивайтесь. Что мое – то ваше. Девку какую прислать, чтобы с хозяйством подсобила? Помыть, постирать, сготовить?
– А что хозяйка? – спросил Ульвар.
– Вдовый я, много лет уж как.
Эрик приподнял бровь. Десять лет, конечно, большой срок, может, и правда овдоветь успел. Да только за старосту любая не то что пойдет – побежит, юбки задрав, еще и приданое принесет; а без хозяйки в доме тяжко, даже если дети и выросли… Три сына у него было, кажется, старшего женить собирался. Сейчас уж внуки, поди.
– Девку пришли, – сказал Ульвар.
– И чтобы за раненым умела ходить?
– С раненым мы сами разберемся. А вот по хозяйству не помешало бы.
– Пришлю. И, если что еще надо будет, – я у свояков пока поживу. Дом Данра Рыжего, спросите, коли понадоблюсь.
Эрик медленно выдохнул, от души порадовавшись, что до него никому нет дела. Вот, значит, как. Хорошее приданое, похоже, за сестрой дали, раз сын старосты взял. Ох, да ему-то что с того? Нет у него ни отца, ни матери, ни сестер. Десять лет как нет.
Кнуд толкнул его в бок:
– Чего застыл столбом?
– Устал.
– А. Ну ничего, отдохнешь сейчас. А с девкой – это староста молодец, а то все время нам с Рагной… теперь вот с Трин отдуваться, как младшим.
Эрик хмыкнул: в отряде Альмода грязную работу делали по очереди. Но промолчал. Не его дело, как Ульвар управляется со своим отрядом. Шагнул в дверь вслед за остальными. Дом у старосты был большой – и восьмерым не тесно. Кровать, как водится, стояла одна, и на ней, поверх покрывала – видимо, только-только успели в дом занести, поняв, что срываться никуда не придется, – лежал Альмод, укрытый чистой простыней.
– И правда, живой! – восхитился Ульвар.
– А ты поди уже размечтаться успел, как на могиле спляшешь! – осклабился тот.
– Могила, скажешь тоже. По ветру развеют, если останется что сжигать, и довольно с тебя. – Ульвар подошел ближе, сжал запястье протянутой руки: кисть была изъедена почти до костей. Оглянулся. – Гейр…
– Эрик займется, раз уж начал, – сказал Альмод. – Чтобы потом не ворчал, что все не по его сделали.
Ульвар усмехнулся:
– Да уж, вы, целители, если в кого вцепитесь, то из рук не выпустите. Гейр, Ингрид осмотри, что там с ногой.
Эрик спорить не стал. Бросив сумку на лавку, подошел ближе, стянул простыню. Ох ты ж… В ближайшие несколько дней ему явно будет чем заняться.
– За один раз все не закончу, – предупредил он. – Вымотался.
Но и оттягивать нельзя. Наверняка уже и зараза прилипла, да и срастаться само по себе правильно не начнет. Шрамы – полбеды, рубцом больше, рубцом меньше, но ведь рука высохнет, если затянуть с лечением, и перекосит ее наверняка.
– Что сможешь, на том и спасибо, – сказал Альмод. – И вообще… За все спасибо.
Видеть на его лице растерянную улыбку было так странно, что Эрику захотелось зажмуриться и помотать головой. И слова все разом куда-то делись.
– Пожалуйста… – буркнул он. – И не отвлекай. Без того голова кругом, не знаю, с чего начать-то.
Чистая правда, между прочим.
Ульвар отошел к столу на другой конец комнаты, потянул носом – в доме стоял густой хлебный запах, – коснулся вышитого рушника, похоже, закрывавшего каравай. Хмыкнул:
– Вдовеет он, как же!
– А ты б на его месте свою показал? – усмехнулся Фроди.
– Астрид-то?! – Ульвар расхохотался.
– Я сказал: «На его месте». Астрид любому яйца оторвет и не поморщится. А баба деревенская?
Ульвар не ответил, отломил кусок хлеба. Эрик сглотнул, в животе заурчало. Завершил плетение. Поднялся – повело в сторону, но удержался. Очень хотелось опуститься на пол прямо там, где стоял, свернуться клубком, закрыть глаза, и чтобы никто не трогал… неделю. А лучше две. Ладно, что там, до лавки всего пять шагов.
Эти пять шагов он одолел, а что было дальше, не запомнил совершенно. Ни как и, главное, когда умудрился сбросить сапоги и дублет, ни как стелил на лавку плащ и доставал из сумки одеяло. Может, и не сам он все это делал, просто провалившись в сон, едва сев, кто теперь разберет? Открывать глаза, шевелиться, выныривать из блаженной дремоты не тянуло совершенно, и Эрик лениво прислушался к журчавшему разговору.
– Опять не дашь свой отряд делить? – спросил Ульвар.
– В прошлый раз Фроди отказался, и Первый не стал настаивать. В этот раз… Не знаю, может, и не получится отказаться. Надо бы делить: и Фроди, и Ингрид справятся. Но не хочется, прирос я к ним.
– А я бы Гейра отпустил, сдюжит. Да и устал он уже ходить под началом, видно. Но некого вторым дать: оба зеленые еще.
– Отпусти без второго, – посоветовал Альмод. – Пусть соберет троих под себя, так даже лучше.
– Трое новичков и свежеиспеченный командир. Смертники.
– Мы все тут смертники. Но ты преувеличиваешь. Я так своих и собирал, когда мой второй отряд погиб. Фроди ходит до сих пор.
– То ты. Ты же…
– Заговоренный? – хохотнул Альмод.
– Вроде того.
– На себя посмотри.
– Знал бы ты, как я устал от всего этого… – еле слышно произнес Ульвар.
– Знаю.
– Я подумаю насчет Гейра. Если отряд пропал, все равно придется… – Скрипнули половицы под ногами. – Но, может быть, он и так скоро станет командиром. Я устал.
В голосе Альмода промелькнула усмешка:
– Если верить священникам, покоя не будет и на том свете.
– Но едва ли там придется все время ждать, когда тебя снова сорвут и бросят навстречу тварям.
– Не нравишься ты мне. Очень не нравишься.
– Я сам себе не нравлюсь. – Ульвар сделал шаг. – Но разве тебе никогда не хотелось…
– Хотелось. Когда поймали и везли обратно. Но сейчас мне есть ради кого жить.
Повисло долгое молчание.
– Пойду погуляю, – сказал наконец Ульвар. – Заодно посмотрю, где кого из наших носит.
– Свечку подержать не забудь, – хмыкнул Альмод.
Снова скрипнули половицы, открылась и закрылась дверь. Эрик мысленно сосчитал до трехсот, медленно сел. Оказывается, вокруг было светло лишь потому, что кто-то поддерживал светлячок. Наверное, Альмод: больше в доме никого не осталось, лишь в углу у печи копошилась женщина. Она обернулась, переступая с ноги на ногу, покачнулась всем телом. Эрик вгляделся в лицо.
Конечно же, не узнал бы, если бы не эта ее походка: когда его увезли, Герд по прозвищу Утка было лет пять или шесть. Родилась она вроде бы нормальной, но, начав ходить, стала хромать. И чем старше становилась, тем короче оказывалась левая нога: словно сустав на бедре сместился кверху. Сейчас, кажется, она хромала еще сильнее. Вот, значит, кого староста прислал. Решил, что на убогую не позарятся, или, наоборот, не жаль, все равно замуж никто не возьмет?
