дали курнуть самокрутку с махоркой, и кто-то по-приятельски похлопал по плечу.
— Я здесь месяц. Уже привык, — арестант засмеялся, казалось, совсем искренне. — А вон и солнце встает, значит, будем жить, браток…
Через два месяца, которые показались вечностью, поседевший Иван был освобожден из-под стражи.
— Повезло. Обычно отсюда две дороги: в лагерь или… — надзиратель, выдававший вещи, красноречиво посмотрел вверх.
Иван был не просто освобожден, а направлен для дальнейшего прохождения службы на свою же батарею. И сержантские погоны ему были возвращены. Лишь через некоторое время до него дошел слух, что его дело держал на контроле сам майор Сухарев.
На батарее младший лейтенант Накрутов встретил Соловьева с плохо скрываемым удивлением и, как показалось, Ивану — со страхом. Рядовые же солдаты, хорошо знавшие сержанта, — с радостью. Иван Лошкарев аж прослезился:
— Я думал, тебя того.
Иван обнял земляка, тихо шепнул:
— Молчи, потом, после войны поговорим.
6
Должность Ивана — командира минометного расчета — оказалась занятой прибывшим с западного фронта старшиной, грудь у которого была в орденах и медалях. Сержант Соловьев, конечно, огорчился, но окончательно воспрял духом, когда его назначили первым номером пулеметного расчета РПД во взводе охранения. Свой пулемет Дегтярева он с любовью разобрал до винтика, вычистил, смазал, проверил, как работает, — остался доволен им, и с наступлением отбоя с наслаждением, словно вернулся из далекого тяжелого далека домой, погрузился в сон. Но сон был не долог. Еще до рассвета их взвод подняли и в полном боевом снаряжении, соблюдая светозвукомаскировку, двинули к границе. Так началось то, к чему готовился и чего ждал все эти долгие пять лет сержант Соловьев. Началась война с милитаристской Японией.
Если быть точным, начались активные боевые действия, потому что в состоянии войны Советский Союз и Япония находились со времен Халхин-Гола. Но и эти активные действия после двухмесячной отсидки в камере смертников Иван воспринял как обыкновенную и даже радостную — можно было видеть и лес, и реку, и голубое незарешетчатое небо со свободно катящим по нему красным солнышком — прогулку, за которую к тому же давали медали и ордена.
Это потом уже, после войны, Иван узнал, что основной удар по Квантунской армии генерала О. Ямада с запада из Монголии нанесли Забайкальский фронт с Монгольской народно-революционной армией, отрезая пути отхода японцев в Северный Китай, к Желтому морю, и Первый Дальневосточный фронт — с восточного направления. А Второй Дальневосточный фронт, в который входил и сто одиннадцатый укрепрайон, где служил сержант Соловьев, имел первоначальную задачу — не дать прорваться японским милитаристам из образовавшегося котла, и вторую — сжать котел и уничтожить врага. После ночного штурма японской заставы на реке Уша Гоу, за что сержант Соловьев получил медаль «За боевые заслуги», до горного хребта Малый Хинган ни батарея, ни ее прикрытие не вступали вообще в бой.
Северный Китай. Иван знал, что эта местность называется Маньчжурией, и там, в России, она казалась какой-то необыкновенно романтически-вражеской страной, где скрывались белоказаки атамана Семенова, где росли экзотические чудодейственные растения: аралия, лимонник, и даже человек-корень — женьшень, употребляя которые можно прожить сто лет, и где чуть ли не в каждом утаенном от людей уголке живет самая большая кошка на свете — тигр, — на самом деле оказалась очень похожей на наше Забайкалье. И очень пустынным местом.
Дорога, делая небольшой изгиб у выветренной скалы из песчаника, плавно уходила вверх. Иван, шедший с рядовым Вальченко — вторым номером, впереди батареи, растянувшейся на несколько сот метров на дороге, остановился, снял с плеча пулемет, передал его Вальченко, скрутил самокрутку, закурил. Выпустив густую струю, Иван вытер рукавом гимнастерки пот с лица, задумчиво посмотрел вперед, куда ушли батарейные разведчики, сделал еще одну глубокую затяжку.
Тишина, привычная уже тишина после ночного боя на заставе, почему-то сейчас его раздражала. Он посмотрел снизу вверх на рядового Вальченко — крупный все-таки парень — в его руках РПД кажется игрушкой, опять затянулся. Второй номер выжидательно смотрел на командира.
— Ладно, давай сделаем так, — бросив цигарку, сказал Иван. — Заберемся справа от этой скалы на гору.
— Зачем, товарищ сержант? — добродушно спросил Вальченко.
— Да так, проведем учение, — к чему-то прислушиваясь, сказал Иван.
Песчаник, лишь стоило к нему прикоснуться, рассыпался как труха. На гору подняться в этом месте Иван все же смог бы, но вот грузный тяжелый Вальченко с мешком, набитым дисками с патронами — в бою некогда будет вставлять патроны в диск, подняться здесь не мог. Пришлось брать еще правее, где подъем был не так крут.
За то время, пока сержант Соловьев с рядовым Вальченко поднимались в гору, батарея начала втягиваться на дорогу, ведущую на перевал.
Когда первая лошадь с навьюченным минометом поравнялась со скалой, Иван наконец-то взобрался на вершину, но ни отдышаться, ни даже смахнуть пот ему не пришлось — длинной очередью, держа пулемет на весу у бедра, он в упор расстрелял японский пулеметный расчет, который уже держал на прицеле первый минометный расчет и потому не заметил поднимавшихся в гору русских.
В ответ с соседних вершин по сержанту Соловьеву ударили винтовочные выстрелы, застрочил пулемет. Иван, пригнувшись, прыгнул в пулеметное гнездо, которое устроили японцы, и, оттолкнув труп японского солдата, открыл ответный огонь.
Он слышал, что внизу, там, где находится батарея, рвутся ручные гранаты, бьют пулеметы, гвоздят винтовочные выстрелы, но даже взглянуть туда не мог — почти беспрерывно бил и выбивал — видел, как от его очередей падают вражеские солдаты, не защищенные, потому что не ожидали нападения с этой стороны, временными, ни тем более долгосрочными укреплениями, потому что засада была организована наспех — рассчитана на внезапную вероломность.
Но вот диск последний раз крутнулся, и пулемет замер. Иван с горечью бросил пулемет, вырвал чеку из гранаты, давая японцам подойти поближе.
«Ну, видно, судьба такая — погибнуть в этом году», — хладнокровно подумал Иван, и в это время через бруствер, сложенный наспех из камней, перевалилось тело рядового Вальченко. С трудом подтолкнув мешок с патронами Ивану, он прохрипел:
— Кажется, зацепило. — На его губах выступила кровавая пена.
— Спасибо, — крикнул Иван и, зло матерясь, бросил гранату в сторону подбегавших японцев.
И опять забил РПД сержанта Соловьева, давая время батарее и взводу охранения отступить, чтобы организовать оборону.
А синие глаза рядового Вальченко неподвижно смотрели в голубое небо Маньчжурии, и не было у Ивана ни минуты времени, чтобы закрыть глаза героя, пока на Северный Китай не опустилась ночь и на помощь батарее не подошел батальон пехоты.
