что это за диковины.
— А я надеюсь, Иван, что ваш роман скоро напечатают, — сказала она. — И я тоже всплакну над тяготами судьбы Диего Мартинеса и его Жаклин. А ещё узнаю, как именно кубинские строители победят захватчиков из США. Иван, я надеюсь, что совсем скоро куплю вашу книгу. И возьму у вас интервью по заданию моей редакции. А заодно и получу ваш автограф.
— Обязательно купите! — сказала Алина.
Она установила в центр стола тарелку с блинами и пригласила гостей пить чай.
* * *
Застольный разговор мало походил на интервью. Алина и Дарья Матвеевна беседовали, будто давние знакомые. Увлечённо обсуждали неизвестных мне людей из писательских, театральных и журналистских сообществ. Вспоминали о неких «громких» мероприятиях, где они поучаствовали. Делились друг с другом впечатлениями от прочтения произведений незнакомых мне поэтов. Говорили об известных лишь коренным москвичам местах столицы. Волкова иногда улыбалась — я любовался её ямочками. Григалава заразительно хохотала над собственными шутками. Она щедро отпускала комплименты мне, Алине, Барсику и даже Рудогорску. То и дело восхищалась черничным вареньем Алининой бабушки (морошковое варенье она «не поняла»).
Мы с фотографом в диалоге почти не участвовали. Пили чай и ели блины. Слуцкий лишь изредка хмыкал, услышав знакомые фамилии, и многозначительно кивал головой — словно соглашался со словами женщин. Иногда он вынимал пачку с сигаретами, мял её в руке и с печальным вздохом прятал обратно в карман. Я тоже отмалчивался. Вертел головой. Смотрел то на московскую журналистку, сыпавшую оценочными суждениями. То рассматривал лицо Волковой. Слушал рассказы своей подруги, замечал в Алинином голосе нотки ностальгии. Отметил, что за время застолья московская журналистка не прикоснулась к своему блокноту — тот лежал на диване. Я вспомнил слова фотографа о том, Дарья Матвеевна «уже собрала материал» и «напишет всё, как ей велели».
Я присматривался к жестам и мимике корреспондентки газеты «Комсомольская правда», гадал, какое конкретно задание она сейчас выполняла. Прикидывал, что именно Григалава искала в Рудогорске. Спрашивал себя: её целью были те сплетни, что она вчера законспектировала в школе со слов Лидочки Сергеевой? Или московскую журналистку действительно интересовали Алинины воспоминания о маме и стопка тетрадей со «свежими» стихами, которую продемонстрировала своим гостям юная поэтесса? В словах и во взгляде Григалавы я не нашёл ответы на свои вопросы. Лишь изредка замечал, как показное радушие и праздное веселье внезапно сменялись во взгляде Дарьи Матвеевны холодным интересом профессионального журналиста.
* * *
Московские гости пробыли в квартире Волковой почти пять часов. За это время Григалава исписала больше двух десятков страниц блокнота, а Слуцкий отснял две плёнки. В основном Олег фотографировал Алину. Но запечатлел он «для потомков» и меня, и Волкову в компании Григолавы, и даже сделал общий снимок: для этого установил фотокамеру на штатив и воспользовался автоспуском фотокамеры (мне он своё чудо техники не доверил).
Уже перед уходом Дарья Михайловна с ловкостью фокусника извлекла из своей сумки знакомую мне книжицу с надписями на обложке: «А. Солнечная. Рисунок судьбы: избранные произведения».
— Алиночка, — сказала она, — подпишите? Для меня. На память о нашей сегодняшней встрече.
Волкова кивнула. Взяла из рук журналистки книгу и шариковую ручку. Сделала на титульном листе сборника короткую запись.
Я взглянул Алине через плечо и прочёл: «Я жива. Алина Солнечная».
* * *
Москвичи ушли — я тут же позвонил маме.
Со вчерашнего дня у меня дома в холодильнике «пропитывался» мамин «фирменный» торт «Наполеон». Мама решила, что мы отметим Алинино субботнее выступление во Дворце культуры торжественным чаепитием. Ещё вчера мы решили, что устроим воскресные посиделки в квартире Нины Владимировны — не в последнюю очередь из-за того, что Кукушкиной по-прежнему запрещали общение со мной.
Лена и мама принесли торт.
Мы с Алиной вновь пили чай и слушали хвалебные отзывы о вчерашнем концерте.
А вечером я спросил у Волковой:
— Волнуешься?
— Из-за чего? — сказала Алина.
— Завтра в школу, — напомнил я.
Волкова вздохнула и покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Что будет, то будет.
* * *
В понедельник двадцать второго февраля мы с Кукушкиной изменили привычный маршрут, по которому ходили в школу. Да и встретились мы с Леной на лестничной площадке пятого этажа на четверть часа раньше обычного времени. Хотя заранее мы с соседкой об этом не договаривались. Вышли из подъезда и без лишних обсуждений свернули не к школе — в противоположном направлении. От своего дома мы отправились к Алининой пятиэтажке.
На этом сегодняшние утренние изменения не завершились. При встрече с Волковой семиклассница по собственной инициативе выпустила мой локоть. Она уступила Алине право идти со мной под руку — даже подтолкнула Волкову ко мне (пусть и не сдержала печальный вздох). Всю дорогу до школы Кукушкина не умолкала. Она вновь рассказывала нам о своих впечатлениях от Алининого субботнего выступления. Размахивала портфелем и выпускала изо рта клубы пара.
Около школьных ворот мы влились в шумную компанию краснощёких пионеров. Дети не обратили на нас внимания, смеялись и толкались: продолжили затеянные по пути к школе игры. Очереди около входа в школу я сегодня не увидел: дежурные не задерживали школьников на морозе — проверяли наличие сменной обуви спустя рукава. В школьном вестибюле сегодня дежурил Полковник. Мы хором поприветствовали его. Директор школы кивнул нам в ответ.
Старшеклассников мы встретили в гардеробе. Я пожал протянутые руки парней, кивнул головой в ответ на улыбки девчонок. Заметил, с каким любопытством комсомольцы посматривали на Волкову. С ней они тоже здоровались. Но делали это неуверенно, смущённо — словно пока не определили Алинин статус. «Московская поэтесса. Снималась в кино. Показывали по телеку. В журналах печатали. Мамкины стихи. Обманщица», — слышал я звучавшие то здесь, то там фразы.
Алина на слова школьников никак не реагировала. Будто и не слышала их. Волкова не поглядывала по сторонам. Но и не опустила взгляд — смотрела перед собой. Я не отходил от неё. Рассказывал Алине анекдоты и стишки-страшилки (слышал, как хихикали следившие за нами комсомольцы). Обсуждал с Волковой, какие изменения стоило бы внести в назначенный на шестое марта второй рудогорский концерт ВИА «Солнечные котята» — пообещал, что поговорю об этом и с Рокотовым.
В кабинет литературы мы с Алиной вошли, деловито переговариваясь. Неторопливо прошли к своей парте. Мы словно и не заметили, что в классе при нашем появлении воцарилась тишина. Демонстративно не обратили внимания и на те шепотки, что прокатились
