Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
больше был поражен надвигавшейся на него фигурой, теряясь в догадках: чего же он такого хочет ему сказать. Наконец, когда молодой человек поравнялся с писателем, последнему открылось лицо, скрывавшееся в капюшоне. Эту рыбью голову Филипп уже видел, как и эти бесцветные большие глаза. Тот самый мальчик, что встречал Мэри еще пару дней назад, сейчас тянул свою чешуйчатую руку к герою.
– Мсье Лавуан, – в голосе Рене слышались нотки неуверенности и покорности, – позвольте мне прочитать ту самую концовку, которую нигде не найти. Прошу Вас… Пожалуйста…
Отказать слезливой просьбе паренька Филипп и в обычном состоянии не смог бы, учитывая ту гримасу, что сияла на лице Рене, а зная через какой страх ему пришлось пройти, просто чтобы промолвить эти слова, язык сам собой сказал:
– Конечно, дорогой мой друг. С радостью дам тебе прочитать свою рукопись.
Страницы с первым окончанием пьесы были свернуты и засунуты в карман пиджака, с которым Лавуан старался не расставаться. Причиной тому была, разумеется, известная сентиментальность писателя, не дававшая ему выбрасывать столь полюбившееся сердцу отрывки своего творчества. Достав изрядно помятые от долгого нахождения в кармане страницы, Филипп, аккуратно встряхнув их, развернул, дабы убедиться, что это именно то, что искал Рене.
– Признаться честно, – с волнением в голосе начал француз, – именно такой я задумывал эту пьесу. С самых первых страниц мне был известен финал. Конечно, он то приходил, то покидал меня, по мере того, что происходило с героиней, но сюжет неизбежно спешил именно в эту точку… – Филипп протянул работу мальчику.
– Благодарю, мсье Лавуан, – с неподдельной радостью произнес Рене. – Я немедля примусь читать!
С этими словами Парнишка, бросив плед на бревно, побежал куда-то в сторону шатров. Наверняка у него есть особое место для чтения… Такое, где ни одна душа не тревожит его… Где он может полностью насладиться историями многочисленных романов…
Теперь Филипп сидел перед костром в полном одиночестве и молча смотрел как догорает костер. Идти за новыми поленьями было лениво, к тому же сейчас мозг писателя был переполнен различного рода думами. Интересно, какой из финалов больше понравился бы Мелани? Пошла бы она на поводу у толпы? Или оказалась бы истинным эстетом? А может, как и Аида, нашла бы себя где-то посередине? Боюсь, этого мне уже не узнать…
Ты легко можешь это узнать. И сам знаешь как… Паучиха, заметно возросшая с момента последней встречи, сидела где-то в кронах деревьев и, как ей и полагается, в кромешной темноте. Столько разговоров о смелости, о том, что нужно смотреть своим страхам в лицо, а сам спрятался, как и этот мальчишка, среди чертова сброда. Сбежал от своих проблем. И так всю твою жизнь… Встретил лицом к лицу боязнь своего отца? Не смеши меня! Ты просто сбежал, разбив своим старикам сердце! Ты ничтожен, Филипп, ничтожен как червь. Ты никогда не скажешь самому себе правду, будешь лишь поучать бедных детишек. Тебе никогда не побороть свои страхи…
По крайней мере, я попытаюсь.
~ IX ~
Первая за долгое время бессонная ночь. За несчетное количество мучительных часов Филипп успел укорить себя за все беды человечества. Такого ужасного самобичевания его дух не испытывал уже очень давно. В обычные припадки он ругал свою слабость и нерешительность, неуверенность и недальновидность, вспоминал бесчисленное количество ошибок, что успел совершить за отведенную ему жизнь. Сегодня же, преисполнившись гордыней от важности своей пьесы, подкрепленной словами молодого Рене, он стал винить себя во всех грехах искусства, начиная, само собой, с французского театра. Скорбь по утраченной красоте, тому изяществу, что современный мир променял на дешевизну, по захватывающим сюжетам, уступившим свое место бульварному мусору, по актерам, что стали больше кривляками, нежели добротными ремесленниками, съедала душу писателя. Пожалуй, любой житель кочующего цирка, увидевший весь поток мыслей Лавуана, сказал бы: «Довольно глупостей! Ни один человек не может быть ответственен за столь большую проблему! Быть может ты и важная часть системы, но полностью ее поменять ты не в состоянии!». И это была правда. Разум Филиппа и сам зачастую использовал подобного рода аргументы, чтобы победить Меланхолию. Сейчас это было тщетно – писатель проигрывал.
Под утро, изрядно устав, Филипп смотрел на прошедшую ночь, как на игру в шахматы. Ассоциация, понятное дело, пришла не случайно – большую часть ночи Лавуан отдал думам о Мелани, а стало быть и о ее любимой игре. Он представлял себя играющим за белые фигуры, олицетворявшие свет и надежду на светлое будущее, в то время как Меланхолия непременно возглавляла армию тьмы, изо всех сил стараясь уничтожить все правильное в жизни француза. Игра, пусть по своей структуре и была похожа на шахматы, тем не менее представляла собой словесную перепалку, в которой один нападал, а второй парировал, и в таком случае уходил от удара, или же не находил слов защиты по данному пункту, и в таком случае терял ту или иную «фигуру». Не стоит считать, что Филипп Лавуан мог только обороняться, как загнанный в угол зверь. В конце концов, белые всегда ходят первыми.
Победить мог кто угодно. Если побеждал человек, то паучиха послушно отступала, в небрежном поклоне выражая свое поражение. Филипп после такого успеха обычно быстро засыпал, а на утро был полон сил и энергии. Но зачастую, как и сегодня, поражение наносил зверь. За этим поражением следовала бессонница, со всеми вытекающими из нее последствиями. Помимо постоянных раздумий, появлялась слабость и раздражительность, настроение бесповоротно портилось, что выливалось в целый ряд проблем. Из-за своего недуга Лавуан неоднократно лишался полезных знакомств, не выполнял свои обязательства, всегда и всюду опаздывал.
Легкую дремоту, в которой поздним утром пребывал писатель, нарушил вошедший в шалаш человек.
– Ой, – вырвалось у незваного гостя, – прошу прощения, я не знал, что Вы еще спите. Я зайду позже, – не успев договорить фразу, Рене выбежал вон из шатра.
– Погоди, – окликнул убегавшего мальчика, – я не сплю. Все хорошо, вернись.
Пару минут Рене никак не решался войти, но стоял возле шатра, что было понятно по черной тени, оставлявшей свой отпечаток на ткани. Филипп не стал давить на юношу, хотя ему, после нервной ночи, очень хотелось на ком-нибудь выместить накопившуюся злобу.
– Прошу прощения, мсье Лавуан, – наконец вошел Рене.
– Ты уже у меня его просил, – буркнул писатель, – ты прощен, все хорошо.
– Я принес Вам пьесу, – с этими словами Рене аккуратно положил кипу бумаг на стол и одним большим шагом от него удалился.
– И
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
