писцом, была очень популярна в Египте: текст её много раз копировался (до нас дошло пять списков — четыре на папирусах и один на остраконе). Возможно, в основу сюжета лёг подлинный случай из древнеегипетского судопроизводства конца III тысячелетия до н. э.
Перевод выполнен нерифмованными стихами; в оригинале он написан прозой — незамысловатой и даже довольно бесцветной вначале, где происходит завязка сюжета, и — вычурной, полной сочных эпитетов и метафор, местами ритмизованной — в тех фрагментах, где ограбленный поселянин витийствует перед вельможей фараона, моля о справедливости. Собственно, не сюжет с ограблением, а речи поселянина (их девять) составляют содержание повести.
Многие фразы в этих речах построены на игре созвучий. Египтяне не только считали, что нагромождения созвучий — это красиво, — но, при их вере в магию и творческую силу слова, произнесённого вслух, речь, насыщенная [243] созвучиями, казалась им более мудрой, глубже аргументированной, а, стало быть, более убедительной и действенной.
Жирным шрифтом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской (в разных экземплярах текста некоторые выделения не совпадают). Поселянин, главный персонаж повести, — в буквальном переводе «полевой»; обычно этим словом называли крестьян-земледельцев, но «полевым» мог именоваться и просто не городской житель. Соляное Поле — оазис в западной части Дельты, современный Вади Натрун. Ненинисут (греч. Гераклеополь), куда направляется поселянин, — столица XX верхнеегипетского нома, в Первый Переходный период — столица Египта. Богом-покровителем города считался Херишеф.
При составлении примечаний частично использованы комментарии И. Г. Лившица к его прозаическому переводу повести.[52]
Был человек по имени Ху-н-Инпу —
«Анубисом хранимый», поселянин
из Соляного Поля. У него
была жена; она носила имя
«Возлюбленная» — Мерет.
И однажды
сказал своей жене тот поселянин:
«Послушай, собираюсь я спуститься[53]
в Египет, чтоб оттуда для детишек
продуктов принести. Так что — ступай,
отмеряй ячменя мне; он — в амбаре:
остатки прошлогоднего зерна».
[Запасы их совсем уже иссякли:
лишь восемь мер жена набрать сумела.]
Две меры [он] отмерил ей [обратно],
тот поселянин, и сказал жене:
«Вот две ячменных меры в пропитанье
тебе с детьми твоими. Мне же сделай [244]
из остальных шести — хлебов и пива
на каждый день. Я этим проживу».
И вот в Египет этот поселянин
отправился, ослов своих навьючив
растениями, солью, древесиной
и шкурами [свирепых] леопардов,
и волчьим мехом; а ещё — камнями,
растений благовонных семенами
да голубями и другою птицей[54]
поклажа та наполнена была.
Всё это были Соляного Поля
различные хорошие дары.
Шёл поселянин, направляясь к югу, —
в ту сторону, где город Ненинисут.
Достиг он вскоре области Пер-Фефи,
что севернее Меденит.[55] И там —
там встретил поселянин человека,
на берегу стоявшего. Он имя
носил Джехутинахт — «Силён бог Тот»;[56]
он сыном приходился человеку
по имени Исери. Оба были
людьми распорядителя угодий
вельможи Ренси, сына Меру.[57]
Этот
Джехутинахт, едва лишь он увидел [245]
ослов, которых поселянин гнал,
[и всю великолепную поклажу],
как в его сердце алчность загорелась,
и [сам себе] сказал Джехутинахт:
«Эх, вот бы мне изображенье бога[58]
с такою чудодейственною силой,
чтоб удалось мне с помощью той силы
добро у поселянина отнять!»
А дом Джехутинахта находился
у тропки, что вдоль берега тянулась.
Узка [дорожка] там, не широка:
набедренной повязки вряд ли шире;
обочина её — вода [речная],
а по другую сторону — ячмень.
И приказал Джехутинахт холопу,
его сопровождавшему: «Иди-ка
и принеси мне полотно льняное
из дома моего».
И тотчас ткань
доставлена была Джехутинахту.
Он тут же расстелил её на тропке
[ни обойти её, ни перепрыгнуть]:
один конец — в ячменные колосья,
другой, где бахрома, — на воду лёг.
Все люди той дорогой беззапретно
могли ходить. И поселянин тоже
спокойно шёл. Как вдруг Джехутинахт
его окликнул: «Эй, поосторожней!
Смотри не потопчи мои одежды!»
Ему на это молвил поселянин:
«Что ж, поступлю я, как тебе угодно. [246]
Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и — выхода мне нет, коль путь закрыт][59]».
И он поднялся выше по обрыву.
Тогда Джехутинахт прикрикнул [грозно]:
«Что ты собрался делать, поселянин?
Иль мой ячмень тебе дорогой будет?»
Ему сказал на это поселянин:
«Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и — выхода мне нет, коль путь закрыт.]
Обрывист берег [ — не взойти на кручу,
а здесь] — ячмень встал на пути [стеною],
дорогу же ты нам переграждаешь
одеждами своими... Может, всё же
ты дашь пройти нам по дороге этой?»
Но только речь закончил поселянин, —
один из тех ослов, [которых гнал он],
стал поедать ячменные колосья
и полный рот колосьями набил.
И тут Джехутинахт вскричал: «Смотри-ка!
Осёл твой жрёт ячмень!.. Что ж, поселянин,
за это я беру его себе.
Отныне будет он топтать колосья
во время молотьбы,[60] [а не на поле]».
Промолвил поселянин: «Путь мой верен,
[и не было мне выхода иного:]
дорога здесь — одна, но ты её [247]
мне преградил. Вот почему повёл я
ослов другой дорогою — опасной:
[ведь там ячмень! Ослы его не могут,
увидевши, не съесть; они ж — ослы,
они не разумеют, что — запретно!]
И вот теперь осла ты отбираешь
за то, что рот колосьями набил?..
Но я — учти! — я знаю, кто владыка
усадьбы этой: вся она подвластна
начальнику угодий, сыну Меру —
