Книга Алые Евангелия - Клайв Баркер

Как только он поднял этот вопрос, ответ был уже известен, хотя в Аду (или вне его, если уж на то пошло) не было ни единой живой души, которой бы он признался в правде, истина оказалась до безобразия простой: теперь, когда он наконец-то оказался здесь, в Нечестивейшем из нечестивых мест, где так долго жаждал оказаться, он испугался. На то была веская причина.

Его лодка причалила к берегу, и, устремив свой взгляд только на сооружение, он направился к нему, словно мотылек на пламя. И теперь он стоял, погребенный в гнетущей тени величественного здания, настолько секретного, настолько огромного, настолько сложного, что ни в Аду, ни на Земле (даже в самых охраняемых покоях Ватикана, возведенных людьми великого гения, в коих изменялись сами законы физики, и оказывающихся внутри намного больше, чем снаружи) не было ничего даже близко стоящего с местом, где сейчас находился жрец Ада. Остров, на котором было построено сооружение, назывался Япора Яризиак (буквально — "Последняя из Всех Возможностей"), и название было абсолютно точным.

Все-таки жрец Ада оказался здесь, в конце своего пути, отмеченого множеством предательств и кровопролитий, и его одолевали сомнения. Возможно ли, что все его надежды на откровение были расстроены? Возможно ли, что величие Князя Тьмы не оставило на этом месте никакого следа, из которого, он, Сенобит, не сможет черпать силу и понимание? Единственная причина, по которой жрец Ада пришел сюда, заключалась в том, чтобы предстать перед последним свидетельством гения Люцифера.

Он ожидал ощутить внутри присутствие Люцифера, способное заполнить пустоту в нем и, тем самым, раскрыть тайный образ его души. Но как бы там ни было, он ничего не чувствовал. Где-то он читал, что создатели Шартрского собора, каменщики и резчики великого фасада, не высекли свои имена на завершенном здании в знак смирения перед Творцом, во Имя которого был воздвигнут собор.

Возможно ли, задавался он сейчас вопросом, что Люцифер сделал нечто подобное? Намеренно стер отголоски своего присутствия во имя высшей силы? Он вдруг мучительно осознал, что в его череп вбиты гвозди, острия которых вдавились в комковатое желе его мозга. Он всегда понимал, что эта часть его анатомии, лишенная нервов, не может причинять ему боль. Но теперь он чувствовал боль: гнетущую, бессмысленную, одурманивающую боль.

— Это неправильно…, — сказал он.

От стен величественного здания не отразилось ни отголоска эха; они поглотили его слова так же, как и его надежду. Он почувствовал, как что-то зашевелилось у него в животе, затем начало подниматься по его измученному телу, набирая силу по мере подъема. На протяжении многих лет он культивировал отстраненность от собственного отчаяния, но оно настигло его в этом месте и больше никогда не сгинет.

Он лишь повторился: — Это неправильно….

20

Гарри с друзьями оставили позади себя такие сцены, к которым их не могла подготовить и тысяча жизней — неистовые безумства Пираты, чумной туман с пустоши, секреты и ужасы Бастиона, — постоянно все глубже погружаясь в тайны внутри тайн. Здесь не было слышно ни плача, ни криков, ни мольбы о пощаде — только шум мелких волн, разбивающихся о камни, хотя в поле зрения не было ни одного водоема.

Выйдя из башни и покинув город, построенный на холмах, они попали на пустошь, усеянную слева и справа от них техникой, выглядевшей брошенной. Огромные колеса и колоссальные катушки цепей; опрокинутые конструкции высотой в несколько этажей — постичь их назначение было невозможно. Молнии все чаще били вниз и танцевали зажигательную тарантеллу над металлическими конструкциями, отбрасывая в разные стороны снопы искр, которые в свою очередь служили причиной возгорания некоторых деревянных частей устройств. Многие из этих возгораний перерастали в бушующие пожары, дым от которых все больше загрязнял воздух. По мере их продвижения вперед, становилось все труднее разглядеть небо сквозь сверкание молний, так как их перекрывающие друг друга всполохи не вносили ясность в происходящее, но только усиливали царящий вокруг бедлам.

Наконец, небо, в течение трех или четырех минут молча разряжавшее свои молнии, разразилось громом, раскат за раскатом, каждый последующий заглушал предыдущий. За раскатами грома последовало содрогание земли, что, в свою очередь, привело к опрокидыванию нескольких единиц машинерии, их массивные останки разлетелись на куски, самый маленький из которых был размером с дом.

Группа ускоряла свое продвижение по мере разрастания масштаба события, разворачивающегося вокруг них. Хотя им дважды пришлось обходить обломки, упавшие на их пути, отбрасывая в стороны массивные куски древесины и покореженного металла, Сошедшие быстро находили верное направление на другой стороне завалов и уже через несколько шагов снова набрали темп.

Гарри, удерживающий позицию в авангарде, становилось все труднее и труднее держать себя в руках: легкие пылали в груди; голова стучала в такт бешеной скорости сердца; ноги, как у болвана стоеросового, угрожали свалить его в грязь при каждом шаге.

Лана отставала от него на несколько шагов, разрыв между ними неуклонно сокращался, но Гарри изо всех сил старался сосредоточить свое внимание на дороге впереди, когда ему показалось, что он видит еще одну арку, очень похожую на ту, что они оставили на верхнем этаже Бастиона. Гарри был уверен, что разум разыгрывает его, и в этот момент сомнения его тело капитулировало. Он вдруг понял, что у него ничего не выйдет.

Его ноги настолько ослабли, что не могли нести его дальше; он даже не был уверен — хочет ли, чтобы они попытались. Он только будет замедлять остальных и подвергнет их опасности. Но он не мог просто взять и остановиться. Ему следует повернуться к своим друзьям и сказать, чтобы они продолжали без него. Он догонит их позже, когда восстановит силы и потушит пламя в легких.

На пороге галлюцинаторной арки Гарри принудил свое тело повернуться, намереваясь обратиться к друзьям. Пока он оборачивался, его тело, следуя импульсу, подалось вперед, а затем свет погас. Рев, пламя и колебания земли под его спотыкающимися ногами превратились в единую невыносимую напасть, и, лишившись сил, он оступился и отдался во власть гравитации. Он упал в серую грязь, а его сознание, казалось, медленно угасало, унося с собой шум пламени и грома.

— Смотри, — приказал голос из темноты. Гарри не хотел смотреть. Он уже достаточно насмотрелся. Но этот голос был ему знаком. Он не ассоциировался с каким-то лицом, скорее с чувством и