Они сцепились, когда музыка и танцы приостановились, чтобы можно было выпить вкусной и крепкой наливки из женипапу, приготовленной Котиньей. Дошло до брани и угроз, но ничего не произошло, потому что Турок Фадул решил вмешаться. Он привык делать это на каждой вечеринке: проституток в селении было мало, и от этого возникали постоянные ссоры, склоки, а порой и стычки. Фадул разнимал драчунов, и для этого обычно оказывалось достаточно всеми признанного морального авторитета — как-никак он был хозяин магазина, а для многих и кредитор, — но, если было нужно, прибегал и к грубой силе.
Не обращая внимания на молчаливое, но враждебное присутствие двух других погонщиков, Турок своими огромными ручищами и пальцами, похожими на клещи, вцепился в спорщиков и встал между ними:
— Здесь внутри только женщины дерутся. Мужчины, если хотят, пожалуйста — наружу. Там можете хоть поубивать друг друга, если очень хочется. А здесь танцплощадка. — Он ослабил хватку, отпуская их, и, глянув в упор на помощников Мизаэла — старика и парнишку, обратился к Педру Цыгану: — А где музыка, Божий человек?
Мизаэл возмущенно прошипел, что именно Гиду должен сделать с этими двумя тостанами — пусть подавится ими, пусть в зад их себе засунет, — и удалился в сопровождении своих приспешников. Хорошо еще, что Гиду не услышал эти слова: он сам на рожон не лез, но если его провоцировали, смело встречал вызов. Трусу нечего делать на земле грапиуны, он еще в колыбели от поноса сдохнет.
Стало очевидно, что Мизаэл ищет повода для ссоры, — чем больше он пил, тем скандальнее себя вел. Он требовал, чтобы играли его любимую музыку, оскорбив Педру Цыгана монетами, брошенными на пол в качестве чаевых. Гармонист собрал их, будто и не обидевшись вовсе. Мизаэл поспорил с одним из наемников, охранявших амбар с какао, по поводу Далилы, с которой хотел танцевать все время. Хвастал своим превосходным конем по кличке Пирапора, называл себя любимчиком женщин, богачом и храбрецом. «Да у него изо рта воняет, и хрюкает он как свинья», — вспомнил старый Жерину, который знавал его при других обстоятельствах. Бахвальство и вызывающие намеки терялись среди музыки и топота, в шуме праздника, в парах кашасы.
Празднество и ночь зашли уже далеко, когда в одном не слишком оживленном уголке произошла новая стычка. С одной стороны — трое погонщиков: начальник Мизаэл, старик Тотонью и парнишка Априжиу; с другой — три женщины: Бернарда, Далила и Маргарида Кото с обрубком вместо руки и веснушчатым лицом. То, что поначалу показалось простой перебранкой из-за партнерш в танце, ничего общего с этим не имело: речь шла о наглых притязаниях погонщиков. Им еще засветло нужно было отправляться в путь, чтобы наверстать упущенное время, и они требовали, чтобы три проститутки немедленно ушли с вечеринки, — погонщики вовсе не собирались покидать Большую Засаду, не получив женщин. Они спешили и не могли ждать, пока танцульки подойдут к концу, — веселье явно будет продолжаться до утра.
— Быстрее, глупые шлюхи, встали и пошли!
А ведь проститутки по случаю праздников решили закрыть корзинки, то есть прикрыть лавочку, — и не принимать клиентов в течение всего июньского веселья: праздник есть праздник. Они были намерены развлекаться, танцевать, веселиться, пить и смеяться, даже влюбляться, если придется. Эта ночь не такая, как другие, полные уловок, пота на чужой груди, стонов, изображающих ложное возбуждение. Все три проститутки хором отказались от предложения богатого погонщика и его подчиненных: «Сегодня нет, вы уж простите, в другой раз. Сегодня — ни за какие деньги».
Мизаэл выбрал Далилу, оставив Бернарду старику, а Маргариду — парнишке. Он колебался между Бернардой и Далилой, но в глазах накрепко засела зовущая задница негритянки. Старик облизывался от возбуждения, а парнишка не жаловался на веснушки и обрубок Кото, ее врожденные недостатки, — в восемнадцать лет любой берет то, что дают, да еще добавки просит.
Объяснения Далилы ничего не дали — а уж у нее язык хорошо подвешен. Решительный отказ Маргариды тоже ни к чему не привел — как только Априжиу, молодой и горячий кафузу, начал подбивать к ней клинья, она сразу отвергла его.
— Лавочка закрыта, дедушка, — сказала старику Бернарда.
— Для нас откроется, — пробормотал старик.
Погонщиков было много, а времени — мало.
— Да пошел ты! — вспылила Бернарда, когда старый Тотонью попытался вытащить ее наружу. Оказанное сопротивление и наливка из женипапу заставили наглеца покачнуться. Мизаэл схватил Далилу за запястье и, теряя терпение, прорычал:
— Не хотите по-хорошему, пойдете по-плохому, шлюхи паршивые!
Музыка умолкла — Педру Цыган решил промочить горло глоточком кашасы, — и угроза прозвучала на весь амбар. Любопытные проститутки подошли ближе. Мизаэл — любимчик женщин, богач и удалец — подумал, будто они предлагают себя вместо этих трех зануд:
— Мы уже выбрали этих, вы не нужны. — Он повернулся к избранным и подтолкнул Далилу: — Иди давай!
Эпифания сделала шаг вперед (пот стекал по черной коже) и посмотрела на погонщиков, голос у нее был с хрипотцой, только усилившейся от наливки:
— Ни они, ни мы, ни одна, у кого хоть капля стыда осталась, не будет сегодня иметь с вами дело. Вам что, не сказали, что корзинки закрыты? Коров сношайте, если хотите. — Следуя привычке, ну и потому что тоже перебрала с наливкой Котиньи, Эпифания плюнула и растерла.
Уважающий себя мужчина не снесет оскорбление даже от равного себе, а уж тем более от какой-нибудь проститутки. Прежде чем приступить к действиям, Мизаэл предупредил:
— Эти получат в зад по самое не балуй, хотят они того или нет, а вот ты в лицо, ослица паршивая.
Пощечина прозвенела во всех четырех углах танцплощадки. Танцплощадка — так сказал Турок. Танцплощадка — это место, где танцуют, где веселятся, а не дерутся. Негритянка пошатнулась. Вторая оплеуха — еще сильнее — сбила ее с ног, струйка крови потекла с толстых губ.
— Сукин сын! — взревела Далила подобно разъяренной волчице.
11
— Сукин сын! — повторила Бернарда, подаваясь вперед. Когда погонщики сообразили, что к чему, их уже окружили и атаковали фурии, восставшие из ада. Выступив на защиту Эпифании, Далила бросилась на Мизаэла, пытаясь удушить. И разве не эти ревнивые соперницы сцепились в начале вечеринки, награждая друг друга оплеухами и плевками? Да, но, как известно, перебранка между проститутками даже следа не оставляет, это ссора товарок.
Они все без исключения собрались вместе, чтобы дать ответ погонщикам и отказаться от навязанного предложения: разве у них нет права закрывать лавочку тогда, когда им заблагорассудится, разве они даже своим дыркам не хозяйки — а что еще они могут в этой жалкой жизни? Тут были все, кто в данный момент по случаю промышлял этим делом в Большой Засаде: Далила, Эпифания, Бернарда, Зулейка, Маргарида Кото, Мариэтта Пятнадцать Арроб, Котинья, Дорита, Тете и Силвия Пернамбуку — растрепанные, пьяные, единые в своем порыве. В перечне не было имени Жасинты Короки, но не потому, что про нее забыли, а именно в силу почтения и уважения — она одна стоила больше, чем все остальные, вместе взятые. Когда неопытный Априжиу пригрозил револьвером, думая с его помощью продраться сквозь зубы и ногти, Корока дала ему хорошего пинка в причинное место. Его крик был слышен на три с половиной лиги в округе, на станции в Такараше, если верить правдивому отчету Педру Цыгана, свидетеля, который все видел своими глазами и слышал своими ушами.
